Закутанная в платок работница загса посмотрела отпускной билет Муравьева, подумала и сказала:
— Приходите через четыре дня.
Муравьеву было немножко неловко морочить голову пожилой женщине. Он знал, что ни через четыре, ни через десять дней они не придут.
Но пущенный под уклон камень уже набирал скорость, постепенно образуя лавину. Шутя, они объявили всем знакомым, что через четыре дня свадьба, шутя обсуждали совместные планы на будущее, шутя выбирали на полках магазинов друг другу подарки.
Через четыре дня он пришел к ней в парадном мундире, с огромным букетом цветов — играть, так играть до конца. Он ждал той минуты, когда Лена наконец скажет: «Ну все, пошутили — и хватит».
А Лена, как выяснилось потом, ждала, что эти слова скажет он. Оба держали марку до победного; и когда им вручили брачное свидетельство и проштемпелеванные документы, оба притихли, пытаясь осмыслить случившееся…
Шумные поздравления друзей, восторги и удивления — все это казалось Муравьеву каким-то придуманным спектаклем. Ведь он до этого дня еще ни разу даже не целовал ее.
— А ты готовить умеешь? — спросил он тихо, когда они ехали в автобусе домой.
— Чего не умею — научусь, — так же тихо ответила она.
«Для сослуживцев это тоже будет сюрприз, она им должна понравиться, — думал Муравьев. — Что до остального — все постелено станет на свое место».
В тот же день родственники начали готовить свадьбу. А молодые все никак не могли понять, что с ними приключилось. Вечером он, как и прежде, провожал ее домой после кино. У калитки спросил:
— Где мы будем спать, жена?
— Я у себя, ты у себя, — сказала она.
— Лена, но ведь…
— К этому, дорогой муженек, надо хотя бы морально подготовиться, — грустно улыбнулась она. — Не спеши. Всему свой час…
Свадьба была шумной, могучей. Но Муравьев пил мало. Это была его последняя ночь дома. Завтра — в часть. Лена оставалась еще на десять дней дома, а потом — в Минск, где ей предстояло целый год учиться.
Когда гости разошлись, Муравьев лег поперек Лениной кровати и заявил, что сегодня он не уйдет от нее. Лена не возражала. Она присела рядом, перебирала пальцы его руки, что-то рассказывала и незаметно усыпила его.
Первый раз он поцеловал ее, когда садился в поезд. Это был торопливый холодный поцелуй, от которого осталась легкая и непонятная тревога. Он пытался убедить себя, что таким образом приходит счастье, что любовь тоже придет, если очень этого захотеть, и что в народе не случайно есть пословица: стерпится — слюбится…
Лена прилетела к нему в дни своих зимних каникул. Они шли через тундру к поселку, где жили летчики, под ногами скрипел снег, покрытые длинным инеем карликовые березки приветственно покачивали веточками, похожими на ветки кораллов.
— Видишь, какая у нас красота, — сказал Муравьев.
— Вижу, — неопределенно ответила Лена.
Вечером пришли друзья, были длинные тосты, хорошие пожелания, мудрые советы.
Когда все разошлись, Лена выключила свет, разделась и юркнула под одеяло. Муравьев присел на кровать, долго курил, не решаясь лечь. И только когда она сказала, что пора спать, он разделся и, сильно волнуясь, прилег рядом. Его волнение передалось и Лене. Она положила ему руку на лоб, ощупала нос, губы, брови, погладила волосы.
— Спи, — сказала. — Сегодня спи. Отдохни. А завтра все будет так, как ты хочешь. Ладно?
Ему ни в чем не хотелось ей отказывать, не хотелось огорчать. И он согласно пожал ее руку, хотя уснуть до утра так и не смог.
…Позже он не раз вспоминал эту ночь и неизменно приходил к выводу, что Лена поступила тогда очень мудро. Спустя сутки они уже чувствовали себя проще и уверенней, и близость к ним пришла так же естественно, как приходит утро, как приходит весна…
Окончив институт, Лена взяла свободный диплом и приехала к нему. Потом на всю зиму уехала к родителям. У них родился Санька. Когда Муравьев весной получил отпуск, малышу было полгода. Лето они провели вместе. Но вот началась полярная жизнь. Лена захандрила и по его совету уехала к родителям во Львов. Побывав у них в гостях, она стала еще больше сетовать на свою неудачную судьбу. Ей хотелось хоть немного пожить в городе рядом с театрами и хорошими магазинами, побыть, как она говорила, среди нормальных людей.
Кончилось все тем, что родители оставили ей свою квартиру, Лена устроилась на работу в химической лаборатории Академии наук, Саньку определила в детский садик.
У них не было размолвки. Они просто мирно разъехались и жили каждый своей жизнью. В письмах она беззлобно упрекала его в пассивности, говорила, что при желании мог бы перевестись во Львов, а когда Муравьев ругался, писал ей тоскливые письма, она ничего не обещала, отвечала сдержанно, без грусти и радости.