— А вы куда, товарищ капитан?
Муравьев показал ему записанный на бумажке адрес лаборатории, где работала Лена.
— Садитесь на двойку и дуйте до площади Ринок, — сказал он с уверенностью старожила. — Трамвай привезет вас прямо под крыльцо. И в пять раз быстрее.
Муравьев поблагодарил за совет и сел в трамвай. Узкий красный вагончик весело бежал по такой же узкой колее, делая крутые виражи на перекрестках. Муравьев улыбался, читая непривычные надписи над витринами магазинов, парикмахерских, учреждений.
«Площа Ринок!» — звонко объявила на украинском языке молоденькая розовощекая кондукторша, и Муравьев выпрыгнул из вагона на истоптанные камни старинной мостовой. Не будь трамваев и современных автомобилей, замерших у портального входа в горсовет, здесь нетрудно представить, что ты попал в шестнадцатый-семнадцатый век. Разновысокие домики в три-четыре этажа, но с обязательным трехоконным фасадом обступали площадь ровным квадратом. В центре возвышалось тоже квадратное здание городской ратуши с высокой квадратной башней. В каждом углу площади фонтанные колодцы со скульптурными фигурами мифологических богов: Дианы, Нептуна, Амфитриты и Адониса.
Обойдя площадь, Муравьев без труда отыскал среди стилизованных вывесок стеклянную табличку лаборатории. Взявшись за старинную ручку такой же старинной двери, Муравьев почувствовал, что волнуется. Не от прикосновения к старине, от предстоящей встречи. Слишком многое может решить эта встреча. Лена — человек скрытный, могла о многом умолчать, но вместе с тем многое передумать, многое перерешить, ведь не девочка уже… А самое главное — Санька растет…
И дело даже не в том — поедет она сейчас с ним на Север или нет, — он в тех краях тоже не вечный житель. Дело совсем в другом — в какой степени он необходим ей, насколько велико ее желание сохранить их союз.
Просто надо увидеть ее глаза, услышать голос, почувствовать, насколько она обрадовалась его приезду. Голос и глаза скажут о многом. Ведь не могло же все, что было между ними, истлеть и превратиться в холодный пепел. А вдруг еще горит какой-то уголек и, если они оба вместе дунут на него, может разгореться костер. Надо только вместе захотеть. Вот в чем дело.
Ее вызвал из лаборатории вахтер. Лена неторопливо спустилась по лестнице, сняв на ходу халат, смущенно и немного растерянно улыбнулась.
— Вот не ожидала, — сказала искренне и подставила для поцелуя щеку. — А где твои вещи?
— В камере хранения. — Муравьев приподнял за подбородок ее лицо, поймал взгляд. Из серой глубины глаз струились отчуждение и прохлада. — Ты рада?
Лена отвела его руку.
— Конечно, — сказала спокойно, потом заволновалась. — Ты только не обижайся, я сейчас не могу уйти, у нас анализ идет, меня там ждут. Может, погуляешь часик? Тут вот направо Исторический музей, а?
— Как Санька? Где он?
— Хорошо. В садике. Налупила сегодня утром, не хотел идти. Так подождешь?
— Дай мне ключи, я подскочу на вокзал и отвезу чемодан домой.
— Правильно. Найдешь?
— Таксист найдет.
— Правильно. Лучше дома меня подожди, ладно? Я не буду нервничать. — Лена говорила и разглаживала на его груди китель. — Если хочешь, сходи за Санькой. Садик недалеко от нас. Сотый дом на улице Кутузова. Не забудешь? — Она легонько дернула за обшлаг. — Дом сто на Кутузова.
— Не забуду. Иди.
Лена кивнула и быстро пошла к лестнице, надевая на ходу белый халат. Муравьев хотел ей помахать, думал, что она обернется. Но Лена не обернулась.
По пути с вокзала Муравьев попросил водителя заехать на улицу Кутузова. Детский садик располагался в небольшом двухэтажном особняке, отделенном от улицы низеньким сетчатым забором и узкой, примерно в пять метров, площадкой для игр. Лестницы, качели, лодки и паровозы сиротливо пустовали.
Муравьев поздоровался с выглянувшей в окно женщиной и спросил, почему у них такая тишина.
— Готовятся к обеду.
— Я бы хотел Сашу Муравьева повидать, если можно.
— Вы его отец?
Муравьев кивнул и объяснил, что приехал ненадолго и хотел бы взять его домой пораньше.
Санька появился на крыльце спокойный и улыбающийся. Прижмурив глаз и склонив белобрысую голову, он убедился, что его не разыгрывают, и только тогда со звонким воплем: «Папка приехал!» — бросился кубарем с крыльца.
Муравьев подхватил его на руки и по старой привычке подбросил высоко над головой. Санька всегда при встрече готовился к такому полету и всегда испуганно вытягивал рот и широко открывал глаза.