Самой большой моей силой и слабостью было соответствовать ожиданиям. За неимением лучшего, я достал журналистское удостоверение. Полицейский ухмыльнулся, но тотчас снова посерьезнел.
— Ян Хайгерер из «Культурвельт», — прочитал он.
Это прозвучало, как сигнал отбоя, словно он вдруг нашел ответы на все повисшие в воздухе вопросы.
— Это я совершил прошлой ночью убийство в баре Боба, — произнес я громко и решительно. — И стрелял именно из этого пистолета.
Я кивнул на перчатку, которую дежурный будто только сейчас заметил. В его голове никак не могли увязаться между собой четыре вещи: мое появление в участке, удостоверение личности, признание и пистолет.
Тем не менее он попросил меня задержаться. И я долго сидел, глядя, как он, прикрывшись рукой, вел какие-то таинственные разговоры по рации, наблюдая за мной исподтишка, как старался выглядеть подозрительным и в то же время доверительно мне улыбался.
Между делом мы составили протокол, то есть я говорил, а он записывал. Так, небольшая формальность. (Видимо, и моя жизнь была, в сущности, делом неважным.) Поскольку он не давил на меня, я никак не мог сосредоточиться. Во время нашего разговора я думал о Делии, даже мысленно целовал ее, несмотря на то что мы вот уже четыре года жили порознь. И я хотел, чтобы она снова полюбила меня за это. За то, что я тут нахожусь.
К нам присоединились еще двое коллег моего собеседника. В воздухе витали запахи воскресного дежурства в солнечный октябрьский день, должно быть, пивная находилась где-нибудь за углом. Один из вошедших сразу заинтересовался оружием. Он внимательно изучал его, не трогая руками. Потом пистолет тщательно упаковали, как показывают в посредственных криминальных фильмах. Второй дежурный объяснял мне, почему он подписался на «Культурвельт»: это интересная и серьезная газета. Я поблагодарил его, хотя и не мог с ним согласиться. Серьезных газет не бывает, как и черной плесени.
Вечером они доставили меня в центральный комиссариат. Там меня, как почетного гостя, приветствовал психиатр. Он вынес свой вердикт, лишь только завидев меня: «Вероятно, господин репортер принял вчерашнее убийство слишком близко к сердцу». Я пытался возражать. Врач взял у меня кровь, проверил меня на алкотестере (этот анализ доставил ему и полицейским особое удовольствие) и сосредоточился на изучении моих зрачков, пытаясь обнаружить в них признаки помешательства.
— Я ничего не утверждаю, но некоторые люди отличаются особой восприимчивостью к происходящим вокруг них событиям, — говорил он, дыша мне в лицо через рот, как и все врачи.
Я кивнул, потому что был хорошо воспитан. За это мне дали чай и бутерброд с ветчиной и ломтиком помидора. Я ел, преодолевая тошноту. Вскоре мне стало плохо. Я пришел в ужас от самого себя и от людей, которые сейчас мной занимались.
Потом мне разрешили немного подремать на диване. Не иначе как доктор сделал мне инъекцию против излишней восприимчивости. Проснувшись, я увидел инспектора Томека. Он сидел рядом со мной с видом заботливого старшего брата. Разве что за ручку меня не держал.
— Так вот вы какие! — воскликнул он и громко рассмеялся. — Всего один раз пережили то, через что мы проходим каждый день, и уже нервишки не выдержали.
Я закрыл глаза, чтобы избавить себя от этой кошмарной сцены. Напрасно.
— Выше голову, Ян, нам уже удалось на него выйти, — утешал меня Томек. — Мы идем по горячим следам, можно сказать, по раскаленным. — Ему так понравилось это выражение, что он снова захохотал. — Завтра вы увидите их крупным планом в ваших газетах. Покойник еще не остыл, а два его совсем тепленьких дружка не имеют надежного алиби. — Он постучал по краю дивана, давая понять, что разговор окончен.
— Я могу здесь остаться? — спросил я.
Это прозвучало так жалобно, что я смутился.
— Разумеется, Ян, выспись хорошенько. Ты переутомился. Синдром эмоционального выгорания — так они это называют. — Томек собрался уходить, но вдруг произнес: — Да, и еще одно. — Он строго посмотрел на меня. — У тебя есть лицензия на оружие?
— Нет, — ответил я.
Он поднял указательный палец и несколько раз медленно покачал им из стороны в сторону.
5 глава
Около полуночи я проснулся. «Весь взмокший от пота», — как пишут в девяноста из ста детективных романов. Мне снился сон, который мучил меня постоянно: будто бы я кого-то убил, а труп спрятал в подвале. Ухудшения своего состояния я практически не чувствовал. Я находился в пустом медицинском кабинете полицейского участка, пропахшем оружейным маслом и лекарствами. Здесь обрабатывали подозреваемых, что, по мнению полицейских, само по себе являлось частью возлагаемого на них наказания. Среди преступников попадались и безобидные провокаторы, помогающие полицейским выпустить пар. Я сам часто писал о таких.
Прежде всего я подумал о том, что до сих пор нахожусь не в камере. То есть они терпели мое пребывание в участке, но так и не взяли под стражу. Значит, мне нечего здесь делать. Надо отсюда бежать и как можно скорее. В кабинете секретаря горел свет. Голос Рода Стюарта звучал жалко, это все равно что повторять ритуал погребения только потому, что первый раз получилось красиво. Двое сонных полицейских слонялись без дела.
— Выспались? — спросил меня один.
— Да, спасибо, — ответил я, следуя привычке благодарить за дурацкие вопросы. — Приятного дежурства! — пожелал я на прощание, потому что мне было уже все равно.
Второй взглянул на часы и сделал какую-то отметку в бумагах.
Я покидал участок с совершенно пустой головой. Ни одна из клеток моего мозга не работала. Однако моя машина подобрала меня, и мы поехали, не теряя надежды достигнуть цели нашей поездки. Где-то под задним пассажирским сиденьем до сих пор лежали ключи. Ведь у меня была квартира, совсем недавно, меньше сотни часов назад. «Два-шесть-ноль-восемь-девять-восемь», — повторял я.
Я направился бы домой, если бы меня там ждала Делия. Нет, тогда бы я не шлялся по городу, заставляя ее ждать. Она не должна была ждать и никогда не делала этого. Но мы отвернулись друг от друга в поисках людей, с которыми можно было бы начать новую жизнь. Нам захотелось опереться на кого-нибудь, с кем-нибудь обняться, куда-нибудь причалить, выплакаться.
Так получилось, что я снова оказался у дверей бара Боба. Я вошел, оставив машину обеспечивать мне прикрытие. В зале стоял запах, какой распространяет пепельница с плохо затушенной сигаретой. Завидев меня, Боб испугался, решив, наверное, что встреча со мной предвещает очередного покойника. Опершись руками о барную стойку, я заказал пол-литра блауэр цвайгельт.
— Ничего не нашли? — поинтересовался Боб, словно это я занимался поисками преступника.
— Ничего.
Он успокоился. Ему показалось, что он знает причину моего плохого самочувствия.
— Убитый был геем, — сообщил он, хотя я не слушал. — Здесь разыгралась драма ревности, говорю я тебе. Геи такого не прощают.
— Мне надо присесть за столик, — произнес я. — Можно еще пол-литра цвайгельт, Боб?
Столик в нише оказался свободным. Уровень алкоголя в крови позволил мне до него добраться и опуститься на место убийцы. Прислонившись спиной к стене, я уставился на входную дверь и представил того типа в красной куртке, контуры фигуры которого постепенно размывались по мере опорожнения бутылки. Вскоре в поле моего зрения попала Беатриче, и с того самого момента я следовал за ней взглядом от одного столика к другому, собирал стаканы, менял пепельницы, приносил новые свечи.
Она подошла ко мне, заметив мое внимание и угадав, что я чего-то хочу от нее. И тогда я спросил, можно ли мне приложиться своей щекой к ее животу с маленьким серебряным колечком в пупке, чтобы на мгновение почувствовать себя таким же молодым и голопузым, как она. Разумеется, я не говорил ей этого. Просто заказал графин красного вина, хотя знал, что заведение закрывается. Тем не менее она принесла мне его. И тогда я предложил ей выпить со мной. Она согласилась.