Но теперь у них не было пауз.
И Калли изменилась с появлением младшей сестры, стала более требовательной, застенчивой, даже испуганной. Ее личность будто исчезла внутри тела с того момента, как родилась Сера, она словно пригнулась от испуга, прячась внутри себя самой и наблюдая.
Наблюдая за сестрой-младенцем.
Однажды вечером, когда девочки заснули, Карина осмелилась сказать вслух то, о чем думала последние восемнадцать месяцев.
– Дорогой, – произнесла она, обращаясь к Патрику. – Дорогой, Сера ведь такая... – тут она замялась, выискивая подходящее слово, ведь их оказалось слишком много: «странная», «необычная», «отличающаяся».
Теперь Карина уже забыла, какое именно выбрала.
– Сера ведь такая, не так ли?
– Все младенцы, – отозвался он, и перекатился на другой бок, отворачиваясь от нее.
До появления Сера они обнимались и болтали, пока не проваливались в сон: ее голова на его плече, его рука – на ее бедре.
Теперь все обстояло иначе, Патрик большей частью молчал, частенько спал, повернувшись к жене спиной. Он чувствовал себя усталым. Постоянно усталым.
Карина говорила себе, что все вернется к нормальности, когда они приспособятся к тому, чтобы быть семьей с двумя детьми. С того момента, как появилась Сера, они ощущали себя так, словно их превосходят числом.
Нет, не числом. Вооружением.
СЕРА В ДВА ГОДА ОДИН МЕСЯЦ
Игровая площадка напоминала зону военных действий, и Карина не любила туда ходить.
Четырех-, пяти- и шестилетние мальчишки, настоящие куски дерьма, затевали игры в «войнушку» раз за разом. Они пускали в ход тупые пиратские сабли или острые палки. Наиболее продвинутые носили пистолеты из пластика.
Карина иногда думала, какими могут быть родители этих пацанов.
Они проявляли достаточно заботы, чтобы игрушечное оружие было ярким, чтобы никто не спутал его с настоящим, но вовсе не заботились о том, чтобы не давать детям оружия вообще.
Но ненавидела ли она ходить на игровую площадку с Калли, когда была моложе? Карина так не думала... Может быть, потому, что Калли всегда держалась в стороне от воинственных мальчишек? Она выбирала горку, качели, песочницу, и Карина гордилась, что дочка избегает этих агрессивных говнюков.
«Моя маленькая девочка, у тебя отличные инстинкты», – думала она.
Но Сера вела себя иначе, она наблюдала и наблюдала, и наблюдала и наблюдала, как мальчишки играют в войну. Она пожирала это зрелище, и глазенки ее полыхали. Пылали голодом. Карина была уверена, что Сера бросилась бы в свалку, если бы могла. Если бы мама позволила ей, она бы присоединилась к детским сражениям и стала бы генералом.
СЕРА В ДВА ГОДА ПЯТЬ МЕСЯЦЕВ
«Откуда у нее взялись эти голубые глаза?» – иногда думала Карина.
Она надеялась, что со временем они потемнеют.
У нее самой и у Патрика глаза были карими, у Калли поначалу тоже голубыми, но затем они изменили цвет.
На семейных фотографиях Сера выглядела как пришедший в гости родственник.
Очень дальний.
СЕРА В ДВА ГОДА ДЕСЯТЬ МЕСЯЦЕВ
Калли сказала, что ей больно держать сестру за руку.
Карина сказала, что Калли не обязана держать ладошку Сера, если ей того не хочется.
СЕРА В ТРИ ГОДА ДВА МЕСЯЦА
Карина и другая мама стояли на краю площадки, глядя как играют их отпрыски, отданные на день в детский сад. Это был тот момент мирной анонимности, пока дети не осознали, что родители снова появились рядом, чтобы забрать домой после заполненного показным весельем дня.
Это Карине очень нравилось – смотреть, как возится с друзьями и игрушками ее дочь, не знающая, что за ней наблюдают. Другие родители тоже получали от этого удовольствие... интересно, что все они надеялись в эти моменты увидеть, что разглядеть? Может быть, что их ребенок великодушен, что он говорит «пожалуйста» и «спасибо», что делится и соблюдает правила в играх. И что он делает все это без надзора родителей.
Хотя может быть, все обстояло намного проще, может быть в эти минуты анонимности, перед тем как об их присутствии станет известно детям, они силились понять, что за человеком вырастет их собственный отпрыск. Добрым? Или совсем нет?
Карина испытывала потребность в этом тайном наблюдении, она дольше других родителей задерживалась там, где дочь не могла ее увидеть. Еще одно мгновение здесь, еще мгновение, и она получит некое озарение, поймет, что творится в душе у ее странной – или, может быть, необычной? – или, может быть, отличающейся младшей дочери.