Я отворачиваюсь и гляжу на истыканную золотыми крапинками темную безбрежность внизу. Прижимаюсь к ограждению крепче, позволяя ветру хлестать моими волосами меня же по лицу.
– Джек, такой мысли у меня никогда не было.
Джек не возвращается долгое время, такое долгое, что я начинаю думать, что он вообще не придет. Лето соскальзывает в осень, и мои родители отправляются на гряду облаков над Германией по своим королевским делам.
И затем, одной ночью, Джек возвращается.
Мы в подвале, и Джек сидит, закинув руки за голову и глядя на пламя в камине. Голди, усевшаяся в топке, шуршит перьями, на мгновение поднимает голову и окидывает нас подозрительным взглядом. Гусыня все еще раздражается в присутствии Джека, наверняка внизу с ней обращались не очень хорошо.
Он заговаривает, первый раз за сегодняшний визит:
– Я подумывал, чтобы больше не приходить.
– Может быть, тебе и не стоило возвращаться.
– Только не думай, что я стал бояться подниматься так же, как ты – спускаться!
Я не комментирую.
– Кроме того, мы с дядей отправляемся домой в Кембридж на этой неделе, – вздох. – Так что, ты больше не хочешь, чтобы мы дружили?
– Джек, ведь тебе нравится кошка дяди, так? Но можешь ли ты назвать ее другом?
– Да.
Я трясу головой, и слова папы заполняют сначала мою голову, а затем и рот:
– Это не в моей природе.
– Разве в твоей природе отказаться от друга?
Но Джек на самом деле не знает, что я имею в виду, и это к лучшему.
Я говорю:
– Помнишь шкафчик с арфой? Родители недавно заполучили кое-что интересное. Хотелось бы тебе показать.
Мама много дней, не переставая, вспоминала об исчезнувшем предмете, но затем она нашла кое-что взамен. И в тот момент, когда я увидела эту штуку, тут же вспомнила о Джеке, поскольку я поняла – ему понравится.
Он выглядит застенчивым, как я и ожидала.
Но я не жду ответа, я подцепляю его с пола и шагаю вверх по лестнице, так что он лишь слегка ворочается, поудобнее устраиваясь в моей ладони.
Мы заходит в комнату с быком, и я ставлю Джека на одну из полок в шкафчике, рядом с черной свинкой из черного бархата, что рысит туда-сюда, и отрыгивает серебристые кусочки мрамора. Джек охает и ахает, и свинка осторожно тыкается мягким пятачком ему в ладонь.
– Она кусается? Что она ест? – спрашивает он. – Не одиноко ли ей здесь сидеть?
– Нет. Ничего, и я не думаю.
Столько удивительных вещей в этом шкафчике, таких, что заставляют меня испытывать гордость при одном взгляде: мечи и шлемы людского размера, все из глубокой древности; огромные кубки, что были некогда украдены у великанов, обитавших в глубинах под горой Арарат, но затем возвращены; золотое яйцо, одно из отложенных первыми, корона вся в жемчугах, опять же на человеческую голову, которую моим предкам отдали в знак покорности; мощный кусок древесины, что являлся некогда – так говорят – частью ковчега.
Его, кстати, тоже помогали строить мужчины нашего племени.
Что Джек видит, когда смотрит на эти предметы? Деньги? Славу?
Я вижу полную гордых деяний историю, похороненную и почти забытую.
Джек пробегает пальцами по лезвию одной из сабель и говорит:
– Моему дяде это понравилось бы.
– Не сомневаюсь, – я опускаю его на пол и закрываю шкафчик.
Джек подходит к бронзовому быку, толкается ладонями в его грудь, и ожидающе смотрит вверх. Я поднимаю его на шею статуи, и он ложится на спину, закидывая руки за голову, точно на шезлонге.
Но затем обнаруживает, что нечто упирается ему в лопатки, и оборачивается:
– Это что, засов?
– Хватит вертеться. Ты упадешь.
– А, ерунда... Это я что, лежу на двери? – Джек вскакивает и отходит, чтобы как следует разглядеть прямоугольный люк, что красуется на спине быка. – Замечательно! Нечто вроде сундука, ага?
Если я позволю ему самому открыть дверь, то он точно свалится и сломает что-нибудь.
– Расслабься, – говорю я.
Джек стоит, широко расставив ноги, на охвостье, и наблюдает, как я отодвигаю запор. Едва люк поднимется, он бросается вперед и, даже не глянув внутрь, прыгает туда, в темную пустоту.
– Тут скользко... Ой... – доносится его голос.
– Ты ощущаешь запах крови? – спрашиваю я, поскольку мне интересно.
– Откуда она здесь?
– А, забудь об этом, – я возвращаюсь к мысли о том, что мне нужно сделать.
– Ну так... – его голос звенит натужным весельем: попытка сгладить острую ситуацию. – Надеюсь, что это не тот ящик, где твой папа хранит золотые слитки?
Смех отдается эхом в бронзовом чреве.
Чувствую ли я печаль?