Позже, когда и Ксилону, и Сократу шел шестой десяток, их давнее соперничество разгорелось с новой силой. Это произошло в Афинах на симпосионе[14], ежегодном мероприятии, устраиваемом в честь богини мудрости. Несколько сот ученых мужей собирались в Парфеноне[15] и напивались. Серьезное событие — состязание интеллектуалов — имело место только в последний, третий день пиршества. После каждого раунда число участников сокращалось: слабейшие выбывали. В семь часов вечера проводился последний раунд, в котором участвовали всего двое мужчин. На протяжении вот уже девяти лет финалисты были неизменны, как и результат: первый — Сократ, второй — Ксилон.
Не получив общественного признания, свое тщеславие Ксилон тешил дома. Что бы ни происходило за стенами его жилища, на своей вилле он был господин и хозяин. Иными словами, он нещадно изводил свою жену Демтрию. Если на ней был неподходящий наряд или она что-то плохо выстирала, он изо дня в день напоминал ей об этом, и так было все тридцать пять лет, что они жили вместе.
Верный амплуа заядлого спорщика, свои претензии к бедной женщине он предъявлял в форме вопросов, будто вел с ней полемику. Вместо того чтобы просто раскритиковать стряпню жены, он спрашивал:
— Можно ли месиво на этой тарелке по праву назвать едой?
Демтрии приходилось отвечать. Если она молчала, если уходила в другую комнату, Ксилон следовал за ней и повторял свой вопрос. В итоге он вынуждал ее дать хоть какой-нибудь ответ, но для нее это все равно ничем хорошим не кончалось. Она во многих отношениях была достойная женщина (и замечательная кухарка), но разве могла тягаться в искусстве спора со вторым спорщиком Греции? И в результате она тихо соглашалась, что «месиво» на тарелке — это не еда, а потом извинялась. Одержав победу в споре с женой, Ксилон веселел и возвращался к столу, рассказывая Демтрии о том, как прошел его рабочий день. (Сыпля при этом шутками, поглощая свой ужин.) Демтрия стояла у раковины, вполуха слушая мужа. Ее кот терся о ее отекшие, со вздувшимися венами ноги; занимаясь посудой, она смотрела в окно на искрящиеся голубые воды Эгейского моря.
В тот год, когда Ксилон стал вторым в девятый раз, Сократ сделал заявление, потрясшее все интеллектуальное сообщество. За месяц до симпосиона он сообщил, что не будет участвовать в диспуте. Букмекеры мгновенно объявили фаворитом Ксилона. Сам Ксилон спокойно сказал своим коллегам, что он отнюдь не самонадеян, что есть много других талантливых спорщиков, способных победить в состязании. Но в душе он ликовал: близился час триумфа.
Перед самым симпосионом Ксилон взял на работе недельный отпуск и стал готовиться к состязанию. Закрывшись в своем кабинете, он штудировал книги, не желая полагаться на волю случая. Утром того дня, на которое был намечен диспут, он находился в приподнятом настроении. Отправляясь на симпосион, он даже остановился в дверях и чмокнул жену в щеку. Она помахала ему на прощание. С надеждой. С волнением.
Вечером, заслышав грохот его колесницы, мчащейся по улице, Демтрия догадалась, что муж проиграл в финале. Домой он явился в отвратительном настроении.
— Все пошло не так с самого начала, — кричал он. — У Парфенона я не мог найти свободного места, чтобы оставить колесницу. Объехал его три раза и в результате оставил экипаж в четверти мили от храма!
— Боги всемогущие, — охнула Демтрия.
— А что же состязание? Опять второй! Причем уступил не Сократу. Нет! На этот раз духовному сыну Сократа! Его блестящему ученику по имени Платон. Парню всего девятнадцать лет! А он меня победил! Ты понимаешь, что это значит?
Да, Демтрия понимала. Молодой Платон уже впитал в себя все, что знал Сократ. На следующий год он будет еще сильнее, через год — вдвое сильнее. Ее муж потратил годы, чтоб быть вторым после Сократа, а теперь что его ждет? Он опять будет вторым. Вторым после какого-то юного щеголя.
— Ты присядь, поужинай, дорогой. Я приготовила твое любимое блюдо, — сказала она.
Но ничто не смогло бы умиротворить Ксилона. Он жаждал борьбы, хотел бороться и победить. Его глаза горели, как у загнанной в угол крысы. Он медленно вертел головой, круглой, как у совы, со щетиной вместо волос, высматривая, к чему бы придраться. Все, казалось, на своих местах. И вдруг он заметил, что дверь в его кабинет чуть приоткрыта.