Но третий пассажир заговорил опять, на этот раз хриплым шепотом:
— Господа, простите мне мой эмоциональный взрыв. Доктор Эймс задал вполне резонный вопрос, и теперь я намерен — хоть это и тяжело — ответить на него, если вы готовы меня выслушать. Словом, умер он не по-христиански, в объятиях своей семьи. Скорей, его постигла дьявольская смерть… Карлайлы, как я уже говорил, были семьей счастливой и богатой. Но трагическое происшествие с сыном лишило их и счастья, и богатства. Много денег было потрачено на лечение. Но еще более разрушительным оказался длительный период, в течение которого мистер Карлайл, все пытавшийся исцелить сына, совершенно забросил свой бизнес. Без его контроля не осуществлялись ключевые поставки в Чикаго, качество продукции ухудшилось. Не прошло и года, как империя, которую он строил двадцать лет, начала рушиться. Что касается счастья… Поначалу горе еще больше сплотило их. Безутешные родители стремились любой ценой поставить сына на ноги. Рыжеволосый малыш был для них как свет в окошке: не по годам умненький, крепкий, храбрый, забавный, он сочетал в себе все самое хорошее, что только может быть в ребенке. Они часами сидели рядом, ухаживая за ним. Мальчик был парализован, и общение с ним было невозможно. Только два открытых глаза поблескивали из деревянной клетки. Разговоры родителей сводились главным образом к воспоминаниям о проделках малыша: как однажды он сказал что-то остроумное, как в двухлетнем возрасте повесил на гвоздь подкову… Постепенно муж стал терять надежду на исцеление любимого сына, смирился с тем, что тот должен умереть. Но жена не сдавалась. Напротив, ее преданность мальчику переросла в одержимость. Она порвала все связи с внешним миром, общалась только с врачами. В отношениях супругов возникла напряженность, что, наверно, было неизбежно. Часто дело доходило до жутких скандалов и ссор. Жена называла Карлайла виновником трагедии. В конце концов, это он своим криком напугал ребенка так, что тот упал. У Карлайла к супруге тоже были претензии. Уже после несчастного случая она однажды обмолвилась, что мальчик «прежде часто выполнял этот трюк, и всегда без последствий». Иными словами, она знала про это его опасное развлечение и не запретила ему лазать по перилам. Значит, во всем виновата она, трагедия была неизбежна. В тот вечер Карлайл выскочил из дому и не возвращался целых два дня.
— Ударился в запой, да? — уточнил доктор Эймс.
Третий пассажир мрачно кивнул:
— Первый из многих, сэр.
Теперь в темном купе светился только кончик его сигары — единственный огонек во мраке, прыгавший вверх-вниз, в такт его речи.
— Следующие восемь лет, — сдавленным голосом продолжал третий пассажир, — Великий Искуситель Алкоголь медленно затягивал Карлайла на дно позора и бесчестья. Он катился по наклонной вниз, морально разлагался. Запои сменялись тяжелым похмельем, похмелье — запоями. Семейные ссоры участились, стали более ожесточенными. Нежеланный гость в своей собственной постели, он в итоге перебрался в Чикаго, где сначала искал утешения в объятиях любовниц, потом проституток. Далее его ждали банкротство и какое-то время, пока он не обрел Бога, нищета. Его жена оказалось более стойкой. После ухода Карлайла она сумела сохранить за собой особняк. Суд по бракоразводным делам присудил ей лишь четверть всего состояния мужа, но для нее этого было вполне достаточно. Пока бывший муж прожигал три четверти своего богатства, она уволила всю прислугу, оставив только двоих, жила экономно и не бедствовала… Вскоре после того, как Карлайл покинул особняк, покалеченный мальчик оказался при смерти. Карлайла вызвали из города. К тому времени, когда он прибыл, его жена передумала пускать его к сыну. Она сказала, что больному намного лучше, опасность миновала, что она нашла врача, который спас его от смерти. Карлайл, к его огромному стыду, был слишком пьян, чтобы спорить. Он лег на диван и мгновенно уснул. Ночью он пробудился ненадолго и услышал голос жены, доносившийся сквозь половицы с третьего этажа. Было ясно, что она говорит очень громко. Слов он разобрать не мог, но понял, что она задает вопросы…
Из коридора донеслись шаги приближающегося к нашему купе проводника, и вскоре темный силуэт объявил:
— Господа, следующая остановка — Вайнона. Тем, кто выходит, пора собрать вещи. Прибываем через пять минут.
— Вайнона — моя остановка, — сказал третий пассажир, зашуршав газетой. Он начал подниматься, но доктор Эймс схватил его за рукав:
— Но, сэр, вы не рассказали, как умер мальчик. Если придется, мы и поезд задержим.
— Ну хорошо, — вздохнул третий пассажир, снова усаживаясь на место. — Только предупреждаю вас, джентльмены, это была не обычная смерть. Он умер при чудовищных обстоятельствах. — Третий пассажир глубоко вздохнул и приступил к окончанию своего повествования: — Позвольте пропустить следующие десять лет. Скажу только, что мальчик умер, когда ему было шестнадцать. Это случилось в тот день, когда Карлайл пришел с визитом в особняк. Упав на самое дно, муж и отец, превратившийся в изгоя, все-таки вновь обрел милость Спасителя. Освободившись из-под ига двух тиранов — Пьянства и Распутства, он наконец-то почувствовал, что достоин приблизиться к сыну. Он приехал без предупреждения, но со своим необъявленным визитом подгадал весьма удачно: жены дома не было, она по каким-то делам отправилась в город. Не обращая внимания на протесты слуг, он поднялся на верхний этаж, где находилась комната сына. Дверь была заперта. Пару минут поковырявшись в замке острым ножом, он распахнул ее. Мальчик лежал один в темной спальне, где многое изменилось с тех пор, как Карлайл был там последний раз. Во-первых, ковры, шторы и постельное покрывало заменили на новые. Во-вторых, мальчик больше не был упрятан в кокон из деревянных планок. В-третьих, его глаза, которые прежде всегда были открыты, теперь были закрыты. Все было по-другому, кроме одного, и это вселяло ужас.