- Не называйте, граф, эту твердыню курятником! - сказал он. - Чем больше преуменьшаете вы ее значение, тем больше увеличиваете наш позор.
- И тем не менее я советовал повесить послов. Страх и еще раз страх, вот что повторял я с утра до вечера; но полковник Садовский пригрозил уйти со службы, и монахи ушли отсюда целыми и невредимыми.
- Ступайте же, граф, нынче в крепость, - ответил Садовский, - и взорвите порохом самую большую их пушку, как сделал Кмициц с нашей кулевриной, и я ручаюсь, что это пробудит больший страх, нежели разбойничье убийство послов!
Вжещович обратился к Миллеру:
- Генерал, я полагаю, мы собрались сюда не на забаву, а на совет!
- У вас есть что сказать, кроме пустых упреков? - спросил Миллер.
- Да, невзирая на веселость этих господ, которые могли бы приберечь свои шуточки для лучших времен.
- О, Лаэртид, славный своими уловками! - воскликнул князь Гессенский.
- Господа! - обратился Вжещович к офицерам. - Всем известно, что не Минерва ваша божественная покровительница, а поскольку Марс не оправдал ваших надежд и вы отказались от слова, позвольте сказать мне.
- Ну, заохала гора, сейчас покажется мышиный хвостик! - съязвил Садовский.
- Прошу соблюдать тишину! - строго остановил его Миллер. - Говорите, граф! Помните только, что доселе ваши советы давали горькие плоды.
- А мы, невзирая на зиму, должны есть их, как плесневелые сухари! подхватил князь Гессенский.
- То-то вы так пьете, сиятельный князь! - отрезал Вжещович. - Оно конечно, вино не может заменить прирожденной остроты ума, однако помогает вам превесело переваривать даже позор. Но довольно об этом! Я хорошо знаю, что в монастыре есть люди, которые давно хотят сдаться, и лишь наша слабость, с одной стороны и неслыханное упорство приора - с другой, держат их в узде. От нового страха эти люди еще больше осмелеют, поэтому нам надо сделать вид, что мы не придаем никакого значения потере кулеврины, и штурмовать крепость еще сильней.
- И это все?
- Даже если бы это было все, полагаю, мой совет более отвечает чести шведского солдата, нежели пустые насмешки за чарой да беспробудный сон после пьянства. Но это не все. Среди наших и особенно среди польских солдат надо рассеять слух, будто рудокопы, что подводят сейчас мину под крепость, открыли старый подземный ход, который ведет под самый монастырь и костел.
- Вот это вы, граф, правильно рассудили, это дельный совет! - сказал Миллер.
- Когда этот слух распространится между нашими и польскими солдатами, сами поляки будут уговаривать монахов сдаться, они ведь, как и монахи, хотят, чтобы это гнездо суеверий уцелело.
- Неплохо сказано для католика! - проворчал Садовский.
- Служил бы туркам, так и Рим назвал бы гнездом суеверий! - подхватил князь Гессенский.
- Тогда поляки непременно пошлют к монахам своих послов, - продолжал Вейгард, - и противники ксендза Кордецкого, которые давно хотят сдаться, усилят свои старания и, как знать, не принудят ли приора и его сторонников открыть ворота крепости.
- "Погибнет град Приама от коварства божественного Лаэртида..." продекламировал князь Гессенский.
- Клянусь богом, совершенно троянская история, а ему сдается, будто он придумал что-то новое! - подхватил Садовский.
Но Миллеру совет понравился, да он и был неплох. Кучка противников приора, о которой говорил Вжещович, действительно существовала в монастыре. К ней принадлежали даже некоторые слабодушные монахи. Смятение можно было вызвать и в рядах гарнизона, даже среди тех солдат, которые хотели защищаться до последней капли крови.
- Попытаемся, попытаемся! - говорил Миллер, который, как утопающий, и за соломинку хватался и легко переходил от отчаяния к надежде. - Но согласятся ли Калинский или Зброжек пойти послами в монастырь, поверят ли они, что найден этот подземный ход, захотят ли рассказать о нем монахам?
- Ну, Куклиновский согласится, - ответил Вжещович. - Но лучше, чтобы и он поверил, что ход существует.
Внезапно у крыльца раздался конский топот.
- А вот и Зброжек приехал, - сказал князь Гессенский, выглянув в окно.
Через минуту в сенях зазвенели шпоры, и в покой вошел, вернее, ворвался Зброжек. На нем лица не было; не успели офицеры спросить, что случилось, как он крикнул в совершенном смятении:
- Куклиновский погиб!
- Как погиб? Что вы говорите? Что случилось? - встревожился Миллер.
- Дайте дух перевести! - ответил Зброжек. - Вы представить себе не можете, что я видел...
- Говорите же скорее! Что, его убили? - вскричали все сразу.
- Кмициц! - ответил Зброжек.
Офицеры повскакали с мест и уставились на Зброжека, как на безумца, он же, выдыхая из уст целые облака пара, стал захлебываясь рассказывать:
- Я сам видел и глазам своим не верил, - это дьявольское наваждение. Куклиновский мертв, трое солдат убиты, Кмицица и след простыл. Я знал, что это страшный человек. Молва о нем шла по всей стране. Но чтобы связанный пленник не только вырвался из рук, но и солдат поубивал, и Куклиновского замучил, - нет, такого человек не мог совершить. Он дьявол!
- Такого и впрямь отродясь не бывало! Просто поверить трудно! прошептал Садовский.
- Показал этот Кмициц, на что он способен! - заметил князь Гессенский. - Ведь вот не верили мы вчера полякам, когда они говорили нам, что это за птица, думали, прибавляют, по своему обычаю.
- С ума можно сойти! - воскликнул Вжещович.
Миллер сжал руками голову и не говорил ни слова. Когда он поднял наконец глаза, гневен и подозрителен был его взгляд.
- Полковник Зброжек, - сказал он, - будь этот Кмициц не человек, а сам сатана, без посторонней помощи, без предательства он бы этого не мог совершить. Были тут поклонники у Кмицица, были враги у Куклиновского, и вы принадлежали к их числу!
Зброжек был солдат в полном смысле слова отчаянный; услышав, какое обвинение ему предъявляют, он побледнел еще больше, сорвался с места и, шагнув к Миллеру, посмотрел на него в упор.
- Вы что, генерал, подозреваете меня? - спросил он.
Наступило тягостное молчание. Никто из присутствующих не сомневался, что, если Миллер даст утвердительный ответ, неминуемо произойдет нечто страшное, нечто неслыханное во всей истории войн. Все руки легли на рукояти рапир. Садовский свою даже вынул из ножен.