Но в эту минуту офицеры увидели в окна, что двор наполнился польскими конниками. Солдаты, видно, тоже привезли вести о Куклиновском и в случае столкновения, несомненно, встали бы на сторону Зброжека. Увидел их и Миллер и, хотя побледнел от бешенства, однако совладал с собою и, притворясь, будто не заметил вызывающего поведения Зброжека, попросил его совершенно натуральным голосом:
- Расскажите подробней, как все случилось.
Зброжек еще минуту стоял, раздувая ноздри; однако и он опомнился, к тому же в покой вошли вновь прибывшие его товарищи, и мысли полковника приняли другое направление.
- Куклиновский погиб! - повторяли он.
- Куклиновский убит!
- Его отряд разбегается! Солдаты шумят!
- Позвольте, господа, сказать полковнику Зброжеку, он ведь первый принес эту новость! - воскликнул Миллер.
Через минуту все затихли, и Зброжек начал свой рассказ:
- Вы знаете, на последнем совете я вызвал Куклиновского, и он дал мне слово кавалера, что будет драться со мной. Да, я преклонялся перед Кмицицем, но ведь и вы, хоть и враги его, не можете не признать, что не всякий может совершить такой подвиг, какой он совершил. Отвагу надо ценить и во враге, потому я и протянул ему руку; но он не подал мне своей руки и назвал меня изменником. Ну я и подумал: пусть Куклиновский делает с ним, что хочет. Мне одно только было важно, чтобы Куклиновский не поступил с ним противно рыцарской чести, так как позор пал бы тогда на всех поляков, а вместе с ними и на меня. Потому-то я непременно хотел драться с Куклиновским и сегодня утром, прихватив с собою двоих хорунжих, поехал в его стан. Приезжаем на квартиру, нам говорят: "Нет его!" Посылаю сюда нет его! На квартире говорят, что он и не ночевал, но они не беспокоились, думали, он остался у вас, генерал. А тут один солдат говорит нам, будто ночью Куклиновский увез Кмицица в поле, там в риге он хотел его пытать огнем. Еду туда, двери риги настежь. Вошел, вижу: висит на балке голое тело. Подумал, Кмициц, но когда глаза пригляделись к темноте, вижу, кто-то тощий висит, костлявый, а тот был сущий Геркулес. Что за диво, думаю, как это он мог иссохнуть так за ночь? Подхожу ближе - Куклиновский!
- На балке? - спросил Миллер.
- Да! Перекрестился я. Уж не колдовство ли, думаю, не мерещится ли мне? Только когда троих солдат убитых увидал, все стало ясно. Этот страшный человек убил солдат, а Куклиновского подвесил к балке, огнем пытал его, как палач, а потом ушел!
- До силезской границы рукой подать! - заметил Садовский.
На минуту воцарилось молчание.
Всякое подозрение в том, что это могло быть делом рук Зброжека, отпало. Но само событие смутило и потрясло генерала и наполнило его душу какой-то неясной тревогой. Чудилось ему, что обступают его отовсюду опасности, вернее, грозные тени их, и не знает он, как с ними бороться; чувствовал он, что захлестывает его цепь неудач. Перед глазами его лежали первые звенья этой цепи, остальные тонули во мраке. Им овладело такое чувство, точно живет он в доме, который дал трещины, и потолок вот-вот рухнет ему на голову. Неизвестность придавила его несносною тяжестью, и вопрошал он сам себя: как же быть?
Но тут Вжещович хлопнул себя по лбу.
- Господи! - воскликнул он. - Со вчерашнего дня, как увидал я этого Кмицица, все мне чудится, что я его знаю. Вот и сейчас я опять вижу его лицо, вспоминаю звук его голоса. Верно, повстречал я его в темноте, вечером, и встреча была короткой. Вертится в голове... вертится...
Он потер лоб рукой.
- Что нам до этого? - сказал Миллер. - Пушку, граф, вы все равно не склеите, даже если вспомните его, да и Куклиновского не воскресите! - Тут генерал обратился к офицерам: - Господа, кто желает, может поехать со мной на место происшествия!
Все выразили желание поехать, любопытство было возбуждено.
Подали лошадей, и офицеры тронулись рысью с генералом во главе. Подъехав к риге, они увидели подле нее, на дороге и в поле с полсотни польских конников.
- Что за люди? - спросил у Зброжека Миллер.
- Наверно, Куклиновского. Я говорил вам, генерал, совсем эта голь взбунтовалась. - Зброжек поманил пальцем одного из солдат. - Эй, ко мне! Да живо!
Солдат подъехал.
- Вы из хоругви Куклиновского?
- Да.
- А где все остальные?
- Разбежались. Говорят, против Ясной Горы больше служить не хотим.
- Что он говорит? - спросил Миллер.
Зброжек перевел.
- Спросите, полковник, куда они ушли, - попросил генерал.
Зброжек повторил вопрос.
- Кто его знает! - ответил солдат. - Одни в Силезию ушли. Другие толковали, что к самому Кмицицу пойдут служить, потому другого такого полковника нет ни у поляков, ни у шведов.
Когда Зброжек перевел Миллеру и эти слова, генерал призадумался. Люди у Куклиновского служили такие, что не колеблясь могли уйти к Кмицицу. Но тогда они стали бы опасны для войск Миллера, во всяком случае для подвозных дорог и связи.
Собрались в вышине тучи над генералом и заслонили совсем заколдованную крепость.
Зброжек, наверно, подумал о том же; словно отвечая на мысли Миллера, он сказал:
- Что говорить, поднимаются люди в нашей Речи Посполитой. Стоит только Кмицицу бросить клич, и к нему слетятся сотни и тысячи, особенно после того, что он совершил.
- Да что он может сделать? - спросил Миллер.
- Не забудьте, генерал, что этот человек довел до отчаяния Хованского, а людей у князя было с казаками в шесть раз больше, нежели у нас. Ни один обоз не пройдет к нам без его воли, а ведь деревни опустошены, и у нас начинается голод. Кроме того, Кмициц может соединиться с Жегоцким и Кулешей, и тогда на его клич поднимется несколько тысяч сабель. Опасный это человек и может стать molestissimus*.
_______________
* Самым докучным, тягостным (лат.).
- Полковник, а вы уверены в своих солдатах?
- Я больше уверен в них, нежели в себе самом, - с жестокой откровенностью ответил Зброжек.
- Как это больше?
- Сказать по правде, вот где сидит у нас эта осада!
- Я верю, что она скоро кончится.
- Да вот вопрос: чем? Впрочем, сейчас что взять эту крепость, что снять осаду - одинаково потерпеть поражение.
Тем временем они доехали до риги. Миллер соскочил с коня, за ним спешились офицеры, и все вошли внутрь. Солдаты уже сняли Куклиновского с балки, и, покрыв ковриком, положили навзничь на остатках соломы. Трупы троих солдат лежали рядом, друг подле друга.