— Так я сделал… — невразумительно пробормотал Поглум.
— А разве Маша у медведя в избушке сидела в оковах?
— Разве сидела? — бессмысленно и даже как-то испуганно повторил Поглум.
— Нет, не сидела, — заверила его Золотинка. — Медведь хорошо относился к Маше и никогда не сажал ее в оковы.
— Он хорошо относился? — спросил Поглум.
— Хорошо. Он не закручивал ее ногу ржавой железякой. А ты зачем это сделал?
Голубой медведь медлительно почесал затылок и не вымолвил ни слова оправдания.
— Ты хорошо поступил? — спросила Золотинка.
— Плохо? — высказал предположение Поглум.
— Плохо, — подтвердила Золотинка. — Худо ты поступил. Совсем не хорошо.
— Ну и что? — спросил Поглум с тем же недоумением.
Настал и Золотинкин черед ошарашено примолкнуть. Тут только она уразумела, как далеко нужно забраться в дебри философических понятий, чтобы растолковать медведю разницу между плохо и хорошо. Это трудная вещь и для людей, что уж говорить о диком звере с высокогорий Меженного хребта, который достоин был уважения уже и за то только, что следовал родовому преданию не есть дохлятины. Трудно было требовать от него большего. И даже нечестно.
— Тогда сними с меня эту противную железяку! — сказала Золотинка в расчете избежать всяких объяснений вообще. Но не тут-то было, напрасно она надеялась взять Поглума внезапностью. Хватать или не хватать, вязать или не вязать — на этот счет у медведя из рода Поглумов имелись свои собственные, выработанные и устоявшиеся понятия. В этом вопросе он нисколько не путался.
— Нет, я не сниму! — И повторил с удовольствием: — Вот еще! Даже не думай!
— А почему ты не снимешь? — пыталась внести смуту в ясные понятия медведя Золотинка.
Но Поглум достаточно хорошо уже представлял себе, куда заведет его этот скользкий путь: что да отчего, почему и как. Он сделал вид, что не слышит.
— Как тебе у меня нравится?
— Совсем не нравится, — сказала Золотинка, рассчитывая, что медведь не убережется и спросит «почему?» Однако он избежал и этой ловушки.
— Здесь жить можно.
— Почему ты думаешь, что здесь хорошо?
Медведь аж крякнул. Видно было, что Золотинкина настойчивость изрядно ему досаждает.
— Здесь жить можно! — повторил он намного громче. То есть уж очень громко. Рявкнул так, что у Золотинки в ушах зазвенело, и она онемела. Чем и воспользовался Поглум, чтобы окончательно ее добить: — Рукосил могучий человек! Самый могучий! Рукосил — исполин, хозяин! Раньше я не слушался Рукосила. Раньше я убегал, — ревел Поглум, не переставая оглушать Золотинку. — Теперь я не убегаю! Поглум — маленький, Рукосил — большой. Здесь жить можно.
Когда медведь замолчал, наконец, задыхаясь, Золотинка заговорила очень тихо, так тихо, что Поглум должен был посунуться вперед, чтобы услышать.
— Рукосил держит тебя в неволе, в грязном, гнилом месте. Рукосил посадил тебя в клетку, тебя, Поглума из рода Поглумов, которые не едят дохлятины!
— Молчи! — взревел медведь в неподдельной ярости и так хрястнул бочку об пол, что клепки брызнули во все стороны, капуста взорвалась, залепив потолок, морду медвежью и пасть.
Пока ошеломленный собственной яростью Поглум прожевывал последствия взрыва, а также прочищал от них глаза и ноздри, Золотинка позволила себя высказать несколько соображений, благо уши у медведя не были забиты капустой.
— Напрасно ты думаешь… — начала она дрогнувшим было голосом, но тут же оправилась и заговорила бесстрастно и гладко, ибо самоуверенности ей занимать не приходилось, тут они вполне могли бы с Поглумом поспорить. — Напрасно ты думаешь… — И вдруг поняла, что нужно сказать: — Да, во сне ты гуляешь по горам. Во сне ты гоняешь по кручам козлов и разоряешь орлиные гнезда. Во сне владеешь простором, ловишь рыбу-пеструшку и пьешь хрустальную воду. Но горы во снах, а не здесь. Это ты понимаешь?
Ошметки капусты все еще висели на носу, придавая Поглуму выражение дикое и бессмысленное. Трудно сказать понимал ли он. Ничего нельзя было угадать, глядя на эту несуразную рожу.
— Молчи! — сказал Поглум, но уже не так яростно.
— А мне вот мало гулять во сне, — вздохнула Золотинка. — Я гуляю на воле, где мои друзья и родные. Мне хорошо там, где друзья.
— Молчи! — повторил Поглум совсем просительно и добавил, еще больше понизив голос: — Я буду тебе другом!
— Друзья не держат друг друга в оковах! — тотчас же возразила Золотинка.
Поглум неуютно поерзал.
— Друзей не держат в оковах? — спросил он, удалив с морды последние ошметки капусты.