— Честное слово, Видохин, мне жалко вас огорчать, — пробормотала она. — Верните личину.
— Видохин, ты ошибаешься, — сказал Буян. — Это обыкновенное волшебство, дух золота тут вовсе не причем.
Старик лишь зыркнул в сторону и тотчас же обратил полный восторженного умиления взгляд к Золотинке:
— Пигалики купили дух золота? За сколько? Я дам больше!
Это было уже сущее безумие: богатства пигаликов вошли в поговорку и нужно было совсем потерять голову, чтобы возыметь намерение перехватить у них товар.
— Видохин, вы ошибаетесь, — сухо повторил Буян.
— Они уроют тебя в землю, — понизив голос до страстного шепота, продолжал свое старик. — Принесут тебя в жертву, чтобы восстановить истощенные выработки.
— Гнусная ложь! Наговор! — возмутился Буян. — Пигалики никогда не знали человеческих жертвоприношений, мы не орошаем горные выработки кровью невинных младенцев, как твердит невежественная молва! Стыдитесь, Видохин, вы честный ученый!
Видохин оставался невменяем, для доводов разума недоступен и едва ли слышал. Оставив надежду вразумить старика, Золотинка без лишних слов потянула на себя куколь. Кажется, это был единственный способ добиться толку — не вступать с Видохиным в объяснения. Она пристроила личину на место, одела куколь и тем вернула себе отчасти душевное равновесие.
— Значит, договорились, Буян, буду ждать известий.
В ответ он протянул ей простенькое оловянное колечко:
— Держите при себе, это почтовая метка. То есть по этому колечку наши письма сами найдут вас и опознают.
— Спасибо, — молвила Золотинка.
Стоя между собеседниками на коленях, Видохин испытывал муки ревнивца, на глазах которого любовники изъясняются на понятном только двоим языке. Он забыл встать, хотя исковерканные подагрой колени болезненно ныли. С невольным бессердечием Буян и Золотинка не замечали старика, переговариваясь через его голову.
— Надо торопиться, я ухожу, — сказала Золотинка, — больше меня здесь ничто не держит.
— Чем скорее вы покинете Каменец, тем лучше, это недоброе место и опасное.
Видохин глухо застонал.
— Письменный договор… Мы остались без договора, — спохватилась Золотинка.
Несколько замявшись, — он не избежал сомнения — Буян с подкупающей искренностью объяснил:
— Если вы не появитесь по нашему зову, отсутствие письменного соглашения будет некоторым оправданием.
— А вы? — быстро спросила Золотинка.
— Надо думать, ничего более тяжкого, чем служебное расследование мне в этом случае не грозит. Я думаю, во всяком случае.
— Но все же лучше договор, — сказала она.
— Нет уж, — отступил Буян, открещиваясь и руками. — Не теряйте времени!
— Спасибо, Буян, — снова сказала Золотинка.
— За что спасибо? — Глаза пигалика стали еще больше. С судорожным всхлипом он отвернулся, как ударенный.
Да и у Золотинки не хватало сил для рассудительной беседы, единственное спасение оставалось бежать. Кинувшись уже к повозкам, которые преграждали выход на площадь, она вспомнила крепко намотанный на руку Видохина хотенчик и запнулась. Видохин поднимался, с усилием опираясь руками о колено, искаженное лицо его, лицо твердого в безумстве человека, не оставляло Золотинке надежды — пойдет до конца. И она отказалась от мысли вернуться для объяснений, но убавила прыти, понимая, что как ни беги, от такой ищейки, как хотенчик, не скроешься. Явилось простое хотя и не безупречное во всех смыслах решение: вывести Видохина за собой из замка в глухую пустошь и отобрать у него рогульку — хитростью или силой безразлично. Она перестала спешить и, не оборачиваясь, различала за спиной измученное дыхание — старик догонял. Видохин, впрочем, по собственным соображениям избегал громких недоразумений и огласки, он только невразумительно причитал, пытаясь привлечь внимание божественного отрока. Золотинка не откликалась.
Свободную от повозок и лошадей середину двора между кострами и бочками захватила разнузданная толпа дикарей, потрясавших плетенными щитами. Они горланили и вопили, возбуждая в себе боевой дух, хотя и не ясно было, с кем собираются воевать, потому что скопища крепко упившихся ратников не способны были к сопротивлению. Золотинке удалось спуститься к воротам замка, избежав значительных столкновений с дикарями, которые походя замазали ее дегтем и сбили с ног, но не стали удерживать в неволе. Хуже пришлось Видохину. Путь его сквозь толпу полуголых людей был отмечен завихрениями взлетающих рук и грабель, хохотком и жестокосердными криками; старика приволочили и понесли в согласии с обозначившимся движением всей оравы к проезду на верхний двор.