Толстые стены глушили шум и гам площади, он проникал в промозглый полумрак башни, как далекий прибой; ступив шаг или два от света, Золотинка оказалась в полнейшем уединении. Помедлив, она решилась разобрать накиданный в углу мусор — пустые ящики, корзины, бочарную клепку — и раскопала сначала стражника, а под ним бездумным лицом вверх Черниха. Противники были безнадежно мертвы, они не нуждались в помощи.
Золотинка засыпала их тем же мусором.
Более тщательный и подробный осмотр помещения не прибавил ничего нового: Анюта и Видохин исчезли, не оставив приметных следов. Тяжелую, окованную железом дверь башни нельзя было открыть без ключа ни изнутри, ни снаружи.
Западня.
Не поздно было бы еще оставить крепость и бежать, найди только Золотинка способ выбраться из надежно запертой башни, но каждый час задержки — и девушка это остро ощущала — будет усложнять и без того незавидное положение, в котором она очутилась. Убийство пигалика, надо полагать, подтолкнет Рукосила к самым отчаянным мерам. Пожар, мор, землетрясение… Кто знает? Пожар, во всяком случае, вещь обыкновенная, доступная самому заурядному злодею. И если возникнет надобность, остановится ли Рукосил перед тем, чтобы спалить собственный замок, когда поставил на кон весь мир?
Золотинка еще раз поднялась к бойнице, примериваясь нельзя ли как-нибудь изловчиться, чтобы протиснуть в щель. Об этом нечего было и думать. Она заранее это предвидела. Точно такие же бойницы глядели во все стороны и на втором ярусе, а на третьем, в мастерской Видохина, и на четвертом достаточно было простора и света, но высоко. Без хорошей веревки нечего и заводиться. Да и не известно еще, будь веревка под рукой, когда бы представился случай спуститься с самого верха башни, не привлекая к себе внимания.
Возвратившись в обитель ученого, Золотинка нашла в посудном поставце среди потребных для опытов склянок остатки съестного. Она поела, не присаживаясь: черствый хлеб и кислое молоко. Потом, зажавши в зубах огрызок сухаря, взялась за окно. Пришлось подсунуть в щель конец кочерги, чтобы приподнять, наконец, застрявшую в грязных пазах оконницу.
Открылся обзор на большую часть площади, за исключением правого угла возле Новых палат, который прикрывало тяжеловесное здание амбаров. Одержимый хотенчик по-прежнему сеял крик и смятение, перебрасываясь вдруг через опустевшую площадь, а люди выглядывали из окон, жались по углам и в укрытиях. Чудовища, дикари, скоморохи в необыкновенном возбуждении перемешались с господами и челядью, и однако большого испуга как будто не примечалось. Находились любопытные, движимые, впрочем, более неведением или шумом вина в голове, чем отвагой, которые, настороженно вглядываясь, прикрывшись доской или стулом, подбирались туда, где раздавались вопли и орудовала палка. Недомыслие этих удальцов имело под собой, может статься, то основание, что бесноватая не успевала молотить, и зрителей все же было много больше, чем пострадавших. Люди переговаривались, громко, в голос кричали через площадь с тем отсутствием сдержанности, которую приносит очевидная для всех беда. Слышно было, кричали про сети для поимки «съехавшей с глузду» деревяшки. Никто не знал только, где эти сети искать и как их ставить, если найдутся. Кричали еще, что надо бы заманить палку в помещение и там запереть. Дело оставалось за малым — заманить.
Лжевидохин между тем перебрался кое-как к водоему. Тяжело припав на закраину, старик-оборотень черпал воду, чтобы замыть окровавленную лысину, — широкие рукава шубы вымокли выше локтей. Доверенные приспешники Рукосила, как видно, пострадали не меньше и сами нуждались в помощи. На виду оставался один только Лжелепель, который вовсе еще не был отмечен хотенчиком. Поддельный Лепель стал на колени рядом с хозяином и тоже зачерпнул воды. А старик что-то ему внушал — Золотинка поняла это по особенной неподвижности молодого оборотня, тот замедленно полоскал руки и, забыв плеснуть в лицо, внимал. Он переспрашивал или отвечал, не поворачиваясь к собеседнику, а потом поднялся с живостью здорового, не битого еще человека.
Вот, значит, что-то они затеяли.
Золотинка, чуть отступив от окна, чтобы ее нельзя было приметить с площади, непроизвольно дожевывала сухарь, ожидая ближайших последствий сговора. В самом деле, Лжевидохин заторопился оставить водоем, из последних сил, тяжело опираясь на закраину, поднялся и заковылял; однако, как ни спешил он, поневоле принужден был останавливаться, хватался руками за грудь и разевал рот, судорожно вздыхая.