XVII
Но Кмициц не выехал ни в этот, ни на следующий день; каждую минуту в Кейданы приходили все более грозные известия. Под вечер прискакал гонец с известием, что полки Мирского и Станкевича идут к гетманской резиденции, чтобы вооруженной силой требовать выдачи своих полковников, что среди них страшное волнение и что высланы депутации во все полки поблизости Кейдан, на Полесье и вплоть до Заблудова с извещением об измене Радзивилла и с призывом соединиться всем для защиты отчизны. Легко можно было предвидеть, что вся шляхта примкнет к взбунтовавшимся полкам и составит силу, против которой трудно будет устоять в неукрепленных Кейданах, тем более что Радзивилл не был уверен во всех бывших у него под рукой полках.
Это изменило все планы гетмана, но, вместо того чтобы ослабить в нем энергию, это, казалось, еще более ее укрепило. Он решил самолично выступить против бунтовщиков во главе верных шотландцев, рейтар и артиллерии и потушить огонь в самом начале. Он знал, что солдаты без командиров — не более чем беспорядочная толпа, которая рассеется при одном его имени.
И он решил не щадить крови и навести страх на все войско, на всю шляхту, на всю Литву, чтобы они и вздохнуть не смели под его железной рукой. Его замыслы должны исполниться и исполнятся.
В этот же день несколько иностранных офицеров поехало в Пруссию с Целью набрать новые полки, а Кейданы кишели вооруженными людьми. Шотландские полки, рейтары, драгуны Харлампа и Мелешки, артиллерия Корфа готовились к походу. Княжеские гайдуки, челядь и местные мещане должны были пополнить, в случае надобности, его силы. Отдан был приказ поспешить с отправкой полковников в Биржи, где держать их было безопаснее, чем в неукрепленных Кейданах. Князь рассчитывал, что ссылка их в такую далекую крепость, где, по договору, должен был быть уже шведский гарнизон, уничтожит надежду на их освобождение и лишит самый бунт всякого основания.
Заглоба, Скшетуские и Володыевский должны были разделить участь остальных.
Был уж вечер, когда в их подземелье вошел офицер с фонарем и сказал:
— Пожалуйте, Панове, за мной!
— Куда? — спросил с беспокойством Заглоба.
— Там будет видно… Скорее, скорее!
— Идем!
Все вышли. В коридоре их окружили солдаты, вооруженные мушкетами. Заглоба волновался все более.
— Надо думать, что нас не повели бы на казнь без покаяния, — шепнул он на ухо Володыевскому, а потом обратился к офицеру: — Позвольте узнать, как ваша фамилия?
— А вам зачем?
— У меня на Литве много родственников, да, кроме того, всегда приятнее знать, с кем имеешь дело.
— Не время теперь представляться, впрочем, только дурак стыдится своего имени. Я — Рох Ковальский, если угодно!
— Достойные люди Ковальские. Мужчины все храбрые солдаты, а женщины добродетельны. Моя бабушка была тоже Ковальская, но, к несчастью, умерла еще до моего рождения. А вы из каких Ковальских? Из «Верушей» или из «Кораблей»?
— Что вы тут ночью ко мне пристаете с расспросами?
— Да ведь вы непременно мой родственник; мы с вами и сложены одинаково. У вас такие же широкие плечи, как и у меня, а я это унаследовал от бабушки.
— Об этом мы в дороге поговорим… Времени еще много.
— В дороге, — повторил Заглоба, и точно камень свалился у него с души. Он вздохнул свободнее и сразу ободрился. — Пан Михал! — шепнул он. — Ну что? Разве не говорил я вам, что с нами ничего не сделают?
Между тем они вышли на двор. Была туманная ночь. Кое-где багровело лишь красное пламя факелов или виднелся тусклый свет фонариков, бросавших неверный свет на группы конных и пеших солдат. Весь двор был запружен войсками. То здесь, то там мелькали копья и дула ружей; слышался топот лошадиных копыт; какие-то всадники переезжали от группы к группе; по-видимому, это были офицеры, отдававшие приказания.
Ковальский остановился с конвоем и узниками перед громадной телегой, запряженной четверкой лошадей, и сказал:
— Садитесь, Панове!
— Здесь уж кто-то сидит, — заметил Заглоба, взбираясь на телегу. — А вещи наши где?
— Вещи под соломой! — ответил Ковальский. — Скорей, скорей!
— А кто здесь? — спросил Заглоба, всматриваясь в темные фигуры, лежащие на соломе.
— Мирский, Станкевич, Оскерко, — отозвались голоса.
— Володыевский, Ян Скшетуский, Станислав Скшетуский, Заглоба, — ответили рыцари.
— Челом, челом!
— Челом! В хорошем обществе мы поедем. А не знаете ли, Панове, куда нас везут?
— Вы едете в Биржи, — ответил Ковальский.