— Право, можно подумать, что вы говорите с крепостными пана Кмицица. Правда, мы должны были сидеть дома, но вот уже четвертый день, как Ендрек уехал, и мы решили, что там что-то происходит, и наши сабли могут пригодиться.
— Пан Кмициц поехал не на войну, а усмирить и наказать солдат, что могло бы случиться и с вами, если бы вы его ослушались. Кроме того, с вашим появлением там прибавилось бы еще больше бесчинств и кровопролития.
— Трудно с вами спорить. Не откажите снабдить нас порохом и людьми.
— Ни людей, ни пороху я вам не дам, слышите?
— Так ли я понял? — ответил Кокосинский. — Неужто вы пожалеете таких пустяков даже ради спасения Кмицица, Ендрека? Неужто вы предпочитаете, чтобы с ним случилось какое-нибудь несчастье?
— Самое плохое, что может с ним случиться, — это быть в вашей компании!
При этих словах глаза молодой девушки метнули искры, и, гордо подняв голову, она направилась к буянам, а те с изумлением попятились назад.
— Бездельники, — сказала она, — это вы, как злые духи, подстрекаете его ко всему дурному. Я знаю вас, вашу развращенность и ваши бесчестные поступки. Закон преследует вас, люди от вас отворачиваются, а на кого это ложится пятном? Все на него.
— Вы слышите, товарищи? Слышите? Что это такое? Не сон ли это? — крикнул Кокосинский.
Девушка подошла еще ближе к ним и, указывая рукой на дверь, сказала:
— Вон отсюда!
Все побледнели, но не ответили ни слова. Лишь зубы их заскрежетали, руки схватились за сабли, а глаза метали молнии. Но через минуту ими овладел страх. Ведь этот дом под опекой могущественного Кмицица, а эта надменная девушка его невеста. И они побороли свой гнев, а она стояла с блестящими глазами и указывала на дверь.
Наконец Кокосинский заговорил прерывающимся от сдерживаемого бешенства голосом:
— После такого радушного приема… нам ничего не остается… как поклониться любезной хозяйке и… и… поблагодарить за гостеприимство…
Сказав это, он с преувеличенной почтительностью поклонился до земли, а за ним поклонились остальные и все поочередно вышли из комнаты. Когда дверь затворилась за последним, Оленька в изнеможении упала в кресло.
А они собрались у крыльца, чтобы посоветоваться, как им быть, но никто не решался заговорить первым.
Наконец Кокосинский сказал:
— Ну что же, милые барашки?
— А что?
— Как вы себя чувствуете?
— А ты?
— Эх, если бы не Кмициц, — сказал Раницкий, — мы бы расправились по-своему с панной.
— Попробуй тронь только Кмицица, — запищал Рекуц. Лицо Раницкого все покрылось багровыми пятнами.
— Не боюсь я Кмицица, а тебя тем более. Становись хоть сейчас!
— Прекрасно, — ответил Рекуц.
Оба схватились за сабли, но в эту минуту между ними очутился Кульвец-Гиппоцентавр.
— Видели вы это? — сказал он, потрясая огромным кулачищем. — Видели? Первому, кто поднимет саблю, я размозжу голову.
Сказав это, он посмотрел сначала на одного, потом на другого, точно спрашивая, кто из них первый захочет отведать, но они сейчас же успокоились.
— Кульвец прав, — заметил Кокосинский. — Теперь, больше чем когда-либо, нам нужно согласие. Я советовал бы вам как можно скорее ехать к Кмицицу, чтобы она не успела вооружить его против нас. Хорошо, что мы сдержали себя, хотя, сознаюсь, у меня и язык, и руки чесались. Едемте к Кмицицу. Она будет на нас жаловаться, так мы тоже зевать не будем. Сохрани Бог, если он нас оставит. На нас сейчас же сделают облаву, как на волков.
— Пустяки, — сказал Раницкий. — Ничего с нами не сделают. Теперь война: мало ли таких же бесприютных, как мы, шатается по свету. Наберем себе товарищей, и тогда пусть нас ищут. Дай руку, Рекуц, я тебя прощаю.
— Я бы тебе уши обрезал, — пропищал Рекуц, — но так и быть, помиримся. Общая у нас обида!
— Указать на дверь таким кавалерам, как мы! — воскликнул Кокосинский.
— И мне, в чьих жилах течет сенаторская кровь! — прибавил Раницкий.
— Нам, доблестным людям и шляхте!
— Заслуженным солдатам!
— Беднякам!
— Невинным сиротам!
— Хоть я еще и не совсем без подметок, а ноги у меня начинают мерзнуть, — сказал Кульвец. — Что мы здесь будем стоять, как нищие? Нам пива не поднесут. Мы здесь не нужны. Сядемте и поедем, а людей лучше всего отправить назад, — без оружия и пороху они для нас бесполезны.
— В Упиту?
— К Ендреку, нашему дорогому приятелю. Ему мы пожалуемся.
— Как бы только с ним не разъехаться.
— На коней, Панове, трогайте.