— Вы только не вспоминайте о своем отъезде.
— Не может быть иначе. Хорошо мне здесь с вами, но в то же время и плохо. Пусть там умные на сеймах спорят, а солдату скучно, когда он не на войне. Поколе жив, он должен служить отчизне. А после смерти Бог, читающий в сердцах людей, больше всего наградит тех, кто не только ради одной славы служил отчизне… Но теперь уже таких мало, ибо настали для нас черные дни.
На глазах у Марыси показались слезы и наконец потекли по румяным щекам.
— Вы уедете и забудете нас, а мы здесь высохнем с тоски. Кто же будет здесь защищать нас в случае опасности?
— Уеду, но сохраню в сердце благодарность. Не часто встречаются такие люди, как в Пацунелях. А вы все еще боитесь Кмицица?
— Конечно, боимся. Им матери детей пугают, точно упырем.
— Он уже не вернется больше, а если и вернется, то не с теми шалопаями, что, по словам всех, были гораздо хуже его. Жаль, что такой хороший солдат так опозорил себя и утратил честь и состояние.
— И невесту.
— И невесту. Много хорошего говорят о ней.
— Она, несчастная, по целым дням теперь все плачет и плачет.
— Да ведь не Кмицица же она оплакивает, — возразил Володыевский.
— Кто знает? — сказала Марыся.
— Тем хуже для нее, ибо он уже не вернется; часть ляуданцев гетман отправил домой, — значит, и силы здесь есть. Они бы здесь и без суда с ним покончили. Он, верно, знает об их возвращении и носу сюда не покажет.
— Да, кажется, наши опять скоро уйдут, ибо их отпустили на очень короткий срок.
— Гетман их распустил потому, что у него денег нет, — ответил Володыевский. — Горе, да и только! В такое время, когда люди всего более нужны, их приходится вдруг отсылать… Ну, доброй ночи, ваць-панны, пора спать. Желаю вам увидеть во сне Кмицица с огненным мечом.
Сказав это, Володыевский встал со скамейки и пошел было в спальню, но едва он сделал несколько шагов, как из сеней донесся отчаянный крик:
— Ради бога, отворите, скорее.
Девушки перепугались, а Володыевский побежал за саблей, но не успел он еще вернуться, как в комнату вбежал незнакомый человек и бросился перед рыцарем на колени.
— Спасите, помогите, пане полковник… Нашу панну похитили…
— Какую панну?
— Из Водокт.
— Кмициц! — воскликнул Володыевский.
— Кмициц! — закричали девушки.
— Кмициц! — повторил посланный.
— Кто же ты? — спросил Володыевский.
— Слуга из Водокт.
— Мы его знаем, — сказала Тереза, — он привозил вам лекарство.
В это время из-за печки вылез заспанный старик Гаштофт, а в дверях появилось двое слуг Володыевского, которые, услышав шум, прибежали в комнату…
— Лошадей, — крикнул Володыевский. — Один из вас пусть сейчас же бежит к Бутрымам, а другой пусть седлает мне лошадь.
— У Бутрымов я уже был, — ответил старик, — они ближе всего. Они меня к вашей милости и послали.
— Когда панну похитили? — спросил Володыевский.
— Только что. Там теперь бьют дворовых… а я вскочил на лошадь…
Старый Гаштофт спросил, очнувшись:
— Что? Панну похитили?
— Кмициц ее похитил, — сказал Володыевский. — Едемте на помощь.
Сказав это, он обратился к посланному:
— Ступай к Домашевичам и скажи им взять оружие и ехать в Водокты.
— Ну же, вы, козы! — вдруг крикнул Гаштофт дочерям. — Бегите на деревню и будите шляхту, пусть берутся за сабли. Панну похитил Кмициц… А?.. Господи помилуй!.. Разбойник, злодей… А?..
— Давайте и мы будить, — сказал Володыевский, — это будет скорее… Идемте. Лошади, кажется, уже поданы.
Через минуту они сели на лошадей, а с ними двое слуг: Огарек и Сыруц. Все поехали по дороге, между изб, стучали в двери, в окна и кричали что есть мочи:
— За сабли, за сабли! Панну похитили! Кмициц в Водоктах!
Услышав крик, все выбегали из избы и, поняв, в чем дело, сами начинали кричать: «Кмициц в Водоктах! Панну похитили!» — и с этим бежали седлать лошадь или в избу искать саблю. Все большее количество голосов повторяло: «Кмициц в Водоктах». Поднялась суматоха; в окнах замелькал свет, раздавался плач женщин, лай собак. Наконец шляхта тронулась в путь, кто на лошадях, кто пешком. Над массой человеческих голов в темноте блестели сабли, пики, рогатины и даже железные вилы.