Володыевский велел прекратить работу и спросил:
— Кто говорит?
— Оршанский хорунжий Кмициц, — послышался ответ. — А вы кто?
— Полковник Михал-Юрий Володыевский.
— Челом вам, — отозвался голос из-за дверей.
— Не время любезничать… Скажите, что нужно?
— Мне бы следовало вас об этом спросить. Вы не знаете меня, а я вас. С какой стати вы на меня нападаете?
— Изменник! — крикнул Володыевский. — Со мной вернувшиеся с войны ляуданцы, а у них с тобою счеты за разорение, за безвинно пролитую кровь и ту панну, которую ты сейчас похитил. Знаешь, что тебя ожидает? Ты не уйдешь отсюда живым.
Наступило минутное молчание.
— Ты бы меня не назвал во второй раз изменником, — заговорил опять Кмициц, — если б не дверь, которая нас отделяет.
— Так отопри ее… я тебе не запрещаю.
— Не одна ляуданская собака ноги протянет, прежде чем вы возьмете меня живым.
— Так мы тебя мертвого за ноги вытащим. Нам все равно.
— Слушайте, ваць-пане, и запомните то, что я вам скажу. Если вы нас не оставите в покое, у меня наготове бочонок пороху: я взорву дом, а с ним и всех, кто здесь. Клянусь Богом, что я это сделаю. А теперь берите меня, если хотите.
На этот раз воцарилось долгое молчание. Володыевский напрасно искал ответа. Шляхта с испугом переглядывалась. Столько было дикой энергии и решимости в словах Кмицица, что они ни на минуту не усомнились в их правдивости. Вся победа могла рухнуть от одной искры, а вместе с тем и панна будет потеряна навсегда.
— Что нам делать? — пробормотал один из Бутрымов. — Это сумасшедший человек. Он готов исполнить свою угрозу.
Вдруг у Володыевского явилась счастливая, как ему казалось, мысль.
— Есть еще способ, — воскликнул он. — Выходи, изменник, на поединок со мной. Убьешь меня, — уезжай себе с Богом, никто тебя не тронет.
Некоторое время ответа не было. Сердца ляуданцев тревожно бились.
— На саблях? — спросил наконец Кмициц. — Можно!
— Можно, если ты не трусишь.
— И вы дадите честное слово, что я уеду свободно?
— Даю.
— Этого никак нельзя! — крикнул Бутрым.
— Тише, черт вас дери! — крикнул Володыевский. — А если вы не хотите, то пусть он взрывает и себя, и вас.
Бутрымы замолчали, а минуту спустя один из них сказал:
— Пусть будет по-вашему.
— А что, — спросил насмешливо Кмициц, — лапотники согласны?
— И поклянутся на мечах, если угодно.
— Пусть поклянутся.
— Ко мне, Панове, ко мне! — крикнул Володыевский шляхте, стоявшей под стенами дома.
Через несколько минут все собрались у входной двери, и весть, что Кмициц хочет взорвать дом, так их ошеломила, что они как будто окаменели и не могли произнести ни слова; вдруг среди этой гробовой тишины раздался голос Володыевского:
— Всех вас, панове, беру в свидетели, что я вызвал оршанского хорунжего пана Кмицица на поединок с условием, что если он одолеет меня, то может беспрепятственно уехать отсюда, в чем вы поклянетесь на рукоятках сабель всемогущим Богом и святым его Евангелием.
— Погодите, — крикнул Кмициц, — уеду беспрепятственно со всеми людьми и панной.
— Панна останется, а люди пойдут в плен к шляхте.
— На это я не согласен.
— Ну так взрывай дом! Панну мы уже оплакали, а что касается людей, то спросите их, что они предпочитают.
Снова наступила тишина.
— Пусть и так будет, — сказал наконец Кмициц. — Не удалось похитить ее сегодня, удастся — в другой раз. Вы ее даже и под землей от меня не скроете. Клянитесь!
— Клянитесь! — повторил Володыевский.
— Клянемся всемогущим Богом и святым его Евангелием. Аминь.
— Выходите же наконец! — сказал Володыевский.
— Вы торопитесь на тот свет?
— Хорошо, хорошо, только скорей.
Лязгнули железные болты, подпиравшие двери изнутри.
Пан Володыевский отодвинулся, а за ним и вся шляхта, чтобы очистить место. Дверь тотчас отворилась, и в ней показался пан Андрей высокий, стройный, как тополь. На дворе уже светало, и первые бледные лучи дня упали на его молодое, воинственное, гордое лицо. Остановившись в дверях, он смело взглянул на шляхту и сказал:
— Я верю вам, ваць-панове. Бог знает, хорошо ли я делаю, но не в этом дело. Который тут пан Володыевский?
Маленький полковник выступил вперед.
— Я, — ответил он.
— Хо-хо, а вы таки непохожи на великана, — сказал Кмициц, намекая на рост рыцаря, — я думал, что вы подороднее, а все ж видно, что вы опытный солдат.
— О вас я этого не скажу, ваць-пане: вы даже забыли расставить стражу. Если вы и деретесь так, то мне недолго придется трудиться.