Познанскую пехоту вел пан Станислав Дембинский, костянскую — Владислав Влостовский, а валецкой предводительствовал Гольц, славный солдат и инженер; калишскими крестьянами командовал ротмистр — пан Станислав Скшетуский, двоюродный брат Яна Скшетуского, збаражского героя. Пан Каспер Жихлинский вел конинских мельников и сотских. Из-под Пыздров шел пан Станислав Ярачевский, из Кцыни — пан Петр Скорашевский и Кослецкий — из Накла. Но опытнее всех в военном деле был Владислав Скорашевский; его советов слушали даже генералы и воеводы.
Заняв позицию в трех местах под Пилой, Устьем и Велюнем, ротмистры начали поджидать шляхту — ополченцев. В ожидании конницы пехота с утра до вечера возводила окопы и шанцы.
Между тем приехал первый из сановников, пан Андрей Грудзинский, воевода калишский, и остановился в доме бургомистра, с многочисленной свитой, одетой в голубые и белые цвета. Он рассчитывал, что его сейчас же окружит калишская шляхта, но так как никто не являлся, то он послал за ротмистром Станиславом Скшетуским, занятым устройством шанцев над рекой.
— А где же мои люди? — спросил он после первых же приветствий у ротмистра, которого знал еще с детства.
— Какие люди? — спросил пан Скшетуский.
— А всеобщее ополчение калишское?
Полупрезрительная-полускорбная улыбка показалась на смуглом лице ротмистра.
— Ясновельможный воевода, — ответил он, — ведь теперь идет стрижка овец, а плохо вымытую шерсть в Гданьске не покупают. Все они теперь на прудах за промывкой руна, справедливо полагая, что шведы не убегут.
— Как же это? — воскликнул смущенный воевода. — Неужели никого еще нет?
— Ни единой души, кроме полевой пехоты. А там и жатва близка… Хороший хозяин не уезжает из дому в такую пору.
— Что вы мне говорите?
— Шведы не убегут, а подойдут к нам еще ближе, — повторил ротмистр.
Рябое лицо воеводы побагровело.
— Что мне шведы? Мне будет стыдно перед другими, если я останусь один как перст!
Скшетуский снова улыбнулся.
— Позвольте сказать вашей милости, — возразил он, — что главное все же — шведы, а стыд — это уж не так важно. Впрочем, стыдиться вам не придется, нет не только калишской, но и никакой другой шляхты.
— Да они с ума сошли! — воскликнул Грудзинский.
— Нет, они только уверены, что если сами не пойдут на шведов, то шведы пойдут на них.
— Погодите, — сказал воевода.
И, позвав слугу, он велел принести перо и бумагу, а затем сел и стал что-то писать.
Спустя полчаса он посыпал письмо песком и, хлопнув по бумаге рукой, сказал:
— Посылаю второе воззвание — собраться не позднее двадцать седьмого, и надеюсь, что на этот раз они явятся к сроку на помощь отчизне. А теперь скажите, есть какие-нибудь известия о неприятеле.
— Есть. Виттенберг обучает свои войска под Дамой.
— Много их?
— Одни говорят, что семнадцать тысяч, другие — что больше.
— Гм! Нас столько не будет. Как вы думаете, справимся мы с ними?
— Если шляхта не явится, то не о чем и говорить.
— Конечно, явится. Ополченцы всегда мешкают! А со шляхтой мы, без сомнения, справимся.
— Нет, — ответил Скшетуский, — ясновельможный пан воевода, у нас совсем нет солдат.
— Как нет солдат?
— Вашей милости, как и мне, известно, что все наши войска на Украине. Нам оттуда не прислали ни одного полка, хотя неизвестно, какая сила грознее.
— Но… пехота… всеобщее ополчение…
— Из двадцати мужиков едва ли один видел войну, а из десяти вряд ли один умеет держать ружье в руках. Что же касается ополченцев, то спросите, ваша милость, всякого, кто понимает военное дело, можно ли ополчение сравнивать с регулярными войсками, да еще такими, как шведские, — с ветеранами, привыкшими к победам.
— Вот вы как превозносите шведские войска!
— Нисколько не превозношу, если бы у нас было хоть пятнадцать тысяч таких солдат, какие были под Збаражем, тогда бы я шведов не боялся, но с этими мы вряд ли что-нибудь сделаем.