— Женщина в белой шали, — отметил я.
— Так точно, в белой шали.
— Может, был и мужчина?
— Я ведь доложил, что было еще четверо мужчин. Но женщина доехала до конца, это я помню точно. Красивая, с привлекательным лицом, — такую женщину нельзя не запомнить.
«Красивая, с привлекательным лицом», — так говорила и Антиса. Но белая шаль? Может, белая шаль была накинута на черную косынку? Опытные, предусмотрительные преступники так бы и поступили, — подумал я и снова обратился к кондуктору:
— Что вы можете сказать о мужчинах?
— Один из них, кажется, поднялся в вагон возле Дома правительства. На площади он не сошел и поехал обратно, до вокзала.
— А остальные?
— Остальные сошли на конечной остановке.
— Потом?
— Потом? Перешли Пушкинскую. А дальше я уже не видел. Не знал, что это может понадобиться.
— Вы не можете вспомнить, где они сели?
— По-моему, на углу проспекта Плеханова и улицы Жореса.
— Женщина и трое мужчин сели в вагон вместе?
— Да, поднялись все вместе. Но в вагоне было пусто, и они сели по одному. И всю дорогу словом не перекинулись.
Сердце громко стучало у меня в груди — так бывало, когда я нападал на след. И сейчас я был убежден: это они, точно они, — поднялись в вагон вместе, вместе вышли. Но почему они молчали? И это понятно — шли по одному делу, соблюдали осторожность.
— Не можете ли вы припомнить внешность хотя бы одного из мужчин? — спросил я с окрепшей надеждой.
— Одного из них я часто видел, да и вы, верно, знаете, он выступает в цирке, в хоре. Помните, огромный такой, он поет и пляшет, у него еще весь лоб закрыт кучерявым чубом...
— Помню, конечно, помню, — воскликнул я, не в силах сдержать радость. Хотя, правду говоря, в этом сезоне я в цирке не бывал и выступление хора не слышал.
— Вот он и был одним из них. Я сначала не обратил на него внимания, но потом, когда он полез за деньгами в карман и расстегнул пальто, я узнал его.
— Почему вы обратили на него внимание?
— Меня заинтересовала подкладка пальто: снаружи было пальто как пальто, но изнутри оно блестело, словно дождевой плащ, — разговорившийся кондуктор потянулся за второй папиросой. — Сначала подумал — иностранец какой-нибудь, но потом увидел кучерявый чуб, спадающий на глаза, и сразу узнал.
— Я знаю, о ком вы говорите. Он нас не интересует, — сказал я. Мне хотелось скрыть свою радость, не показать кондуктору, как ценны сведения, сообщенные им. Иначе он мог разболтать их где-нибудь — я уже заметил в нем склонность к болтливости — и спутать нам все карты... Просто так, похвастался бы среди товарищей, вот, мол, я каков. А потом...
Двустороннее пальто! Черная блестящая подкладка! Перед входом в храм вывернул пальто наизнанку — и все!
Все сходилось: долговязый мужчина, и женщина в черном, и то, что они вместе пересекли Пушкинскую. Трое мужчин — так и должно было быть: двое зашли в храм, а третий остался караулить снаружи.
— Мы интересуемся совсем другими людьми — их двое, и никакой женщины с ними не было. Да и внешне они должны выглядеть совсем по-иному, — я довершил разочарование кондуктора. — К тому же, вы сказали, что они не знали друг друга.
— Да, действительно, за всю дорогу — ни слова.
— Так что извините нас за беспокойство. — Я встал и протянул ему руку. Мне не терпелось пойти по горячему следу. Кондуктор пытался сказать еще что-то, но я пожал ему руку и поднял телефонную трубку. Он пошел к двери.
Как только я вернулся в отдел, меня вызвал заместитель начальника управления. Мы с ним знакомы давно, видали на своем веку немало всякого рода преступлений — убийств, грабежей, похищений, — но я никогда не видел его таким взволнованным.
— Где вы столько времени? — нетерпеливо проговорил он, увидев меня, и посмотрел так сердито, словно именно я был соучастником ограбления Сионского собора. Я не ждал такого приема и молча стал у двери. Должно быть, на моем лице откровенно выразилось недоумение.
— Три раза звонили из ЦИКа, от самого председателя. Просят материалы по делу об иконе. Эти люди, наверно, считают нас ясновидящими. Только поступил сигнал о происшествии, — бац, сразу: «Представьте материалы!» — Он испытующе посмотрел на меня. Заметив выражение моего лица, он растерянно замолк, потер ладонью высокий лоб, взъерошил вьющиеся волосы. — Не мог я идти к председателю без вас, ведь только вы в курсе дела. А они звонят и звонят... — Он развел руками, словно извиняясь за резкое и столь непривычное в его устах: «Где вы столько времени», которым он меня встретил.