Я подошел к его столу. Он поднял ладонь:
— Нет, нет. Ничего не хочу слушать. Нет времени. Бегите в парикмахерскую, приведите себя в порядок и тотчас же явитесь ко мне. Надо немедленно идти.
— Куда?
— Я ведь сказал, нас вызывает председатель ЦИКа.
...По дороге в машине я успел сообщить ему обо всем, что знал. Он молча выслушал рассказ, потом хлопнул меня по плечу — здо́рово, мол, — и сказал:
— Ну, какое время сейчас ехать туда! Каждая минута дорога́, надо помешать вывезти икону из Тбилиси.
— Ни одна минута не теряется зря, — успокоил я его. — Мои ребята ищут преступников по всему городу.
...Председатель ЦИКа встретил нас стоя у стола. Он внимательно оглядел нас обоих. Молча пожал нам руки и так же молча предложил сесть. Когда мы уселись в глубокие кресла, он подошел к большому, во всю стену, окну и, словно продолжая давно начатый разговор, сказал:
— Очень неприятное дело. Весьма. — Потом резко повернулся на каблуках, будто вдруг припомнив что-то. — Я вас позвал не для того, чтобы поучать, как надо вести следствие, или лезть со своими советами. — Он потеребил рукой слегка серебрившуюся бородку. — Узнав об этом... инциденте, я созвонился с одним товарищем, из руководителей. Он, знаете, по должности своей обязан первым бить тревогу. А он мне говорит: ну, что вы расстраиваетесь из-за какой-то иконы. Найдет ее милиция — хорошо. А превращать следственные органы в охотников за иконами и рясами вряд ли целесообразно. — Председатель нахмурился и быстро зашагал в угол. Остановился возле круглого столика, налил себе воду. Но не выпил, а так же стремительно обернулся к нам: — Может, и в следственных органах такие настроения? Может, вы собираетесь вести следствие с таким рвением, будто ловите воришку, вытащившего деньги из-за пазухи у молочницы?..
— Что вы, что вы, товарищ председатель, — вставил слово мой начальник.
— Не обижайтесь, но у меня зародилось такое подозрение. Мне кажется, что теперешние молодые люди могут недооценить происшедшее. Лично я, должен вам сказать, был очень взволнован, когда мне доложили о похищении. Вы знаете, как бережно хранит Советская власть памятники истории. Правда, мне сказали, что украдена икона сравнительно поздней работы. Но ведь там, в Сиони, есть иконы шестого века! Что, если грабители зарились на них?!
— Мы тоже так думаем, — подтвердил я.
— Да, мне передали по телефону содержание вашей докладной записки. — Председатель внимательно оглядел меня с ног до головы. — По-моему, ваши соображения правильны. Преступники проникли в Сиони не за золотом и серебром.
Я взглянул на своего начальника. Он, видно, был доволен ходом нашего разговора, но с нетерпением ждал момента, когда можно будет сообщить о новых сведениях, полученных от кондуктора.
— Словом, — продолжал председатель, — не нам вас учить. Помните только — вам поручено дело государственной важности. Ни один памятник искусства, представляющий художественную и историческую ценность, не должен быть потерян. Икону надо найти. Все ваши силы, силы лучших оперативных работников, все знания и опыт посвятите этому заданию. Понятно?
Председатель ждал ответа, но мой начальник почему-то промолчал.
— Трудно? Много еще у вас срочных заданий?
— Нет, не в этом дело. Просто нам не понадобится предпринимать такие усилия, — ответил начальник.
— Почему?
Начальник выпрямился, заговорил громче и уверенней:
— Потому что после того, как вам доложили обо всем по телефону, в деле возникли новые обстоятельства. Новые и, я бы сказал, обнадеживающие. Думаю, до вечера все будет выяснено. Один преступник нами уже обнаружен.
Председатель подошел к нам, сел в кресло напротив.
— Расскажите подробно, что за обстоятельства.
Начальник пересказал все, что услышал от меня в машине. Председатель ЦИКа встал, засунул руки в карманы и улыбнулся.
— Если так, беспокоиться нечего. Только, кажется, оправдывается одно мое подозрение. Знаете, какое? — Он снова подошел к круглому столику, отпил из стакана и вернулся к нам. — Года два назад в нашем представительстве в Москве мне рассказали, что один француз, любитель церковной живописи, заинтересовался нашим древним искусством и выразил желание повидаться со мной. Я дал согласие. В назначенный час в постпредство заявился маленький старичок, очень вежливый и предупредительный. Мы долго беседовали. Оказалось, что он прекрасно разбирается в древней живописи России и Грузии. Он мне сообщил свою теорию о том, что памятники национального искусства должны быть вынесены на мировую арену. Француз поразил меня знанием истории нашей республики. Правду говоря, я стал даже сомневаться в его французском происхождении. «Мы, французские исследователи, — говорил он, — заинтересованы в изучении грузинских памятников старины, потому что ваша древняя страна богата превосходными образцами древнего зодчества и церковной живописи». Он с отличным знанием дела говорил о Светицховели, о храмах Баграта, Гелати и других гениальных образцах искусства наших предков. А потом — под конец — завел речь о Сионском соборе. Этот иностранец знал многое такое, что не всякий из нас слыхал. Ему известно, например, что сооружение Сионского собора было приурочено к перенесению столицы из Мцхета в Тбилиси. Меня поражала точность и глубина его знаний. Он назвал мне дату постройки храма — вторую половину шестого века, указал, кто из завоевателей и в каком году разрушил Тбилиси и осквернил этот храм. Потом он стал перечислять все достопримечательности Сиони — прямо как по путеводителю — и отметил, как будто между прочим: «Там, мол, хранится один из наиболее блестящих образцов раннехристианской культурной живописи». — Председатель посмотрел в потолок, словно припоминая в точности слова француза, и закончил: — Я его спросил, что он имеет в виду, и он ответил: Марткопская икона Спаса, относящаяся к шестому веку.