Михаил Кольцов
(«Правда», 1928)
Об активном мещанине
Как рубль делится
на полтины и гривны,
Так каждый делит
свою жизнь в Москве:
От 10 - 4 -
- Он работник активный,
От 4 - 10 -
- Он человек, как человек.
До четырех - резолюции,
Прения,
канитель заседаний.
Старый мир им разломан,
Старый мир трещит.
От четырех -
канарейка над кустом герани,
Туфли,
халат,
природочка,
щи.
До четырех -
старый быт забыт.
Из речей, как из ведра, новизною.
После четырех -
Он тоже за новый
за быт,
Но только с чужою женою.
До четырех -
Он громит алкоголь
В наше лучшее из столетий.
После четырех -
вы видите не его ль
Выписывающего по Тверской
мыслете.
Вопит, что старый театр плох.
До четырех -
За современное сражаясь
и ратуя.
После четырех -
выращивает томный вздох,
глядя на художественное,
чеховатое.
Вы, что вопите,
- «затирают мещане».
«Мы вертимся с ними,
как белка в колесе».
Вам ли скажу я
на прощанье -
Что мещане -
мы сами все.
А чтоб за безответственность
не ругали меня -
Вношу предложенье
в порядке дня:
Чтоб было не так
беспросветно противно,
Чтоб можно стало
новьем прорасти -
Пусть каждый будет строитель
активный
И от десяти до четырех,
и от четырех до десяти.
В. Шершеневич.
(«Бич», 1927 г.)
У пролетарского камина
Аркадий Райский, автор многочисленных трудов в области романса, сидел в своем кабинете. Громкая слава некогда написанных им романсов, как-то: «Цыганская тоска», «Но камин догорал» и пр. - теперь догорала вместе с камином.
- Дорогой, - сказали ему сегодня в издательстве, - все это не то. Наше время требует других песен. Песни теперь должны ласкать не только слух, но и идеологию, попутно ее закаляя. Это социальный заказ современности.
- Заказ будет выполнен, - сказал спокойно и твердо Райский. - До свиданья.
Сидя в своем кабинете, Райский вдохновенно набрасывал куплеты новых красных, идеологически выдержанных романсов, которым предстояло скрасить серые будни нашего быта.
- Сперва, конечно, про завод, - решил он, - немного лирики, а остальное - производительность труда. Вообще, что-нибудь такое для пролетариата…
Строчка за строчкой быстро вылетали из-под его маститого пера:
Ты сидишь у завода и смотришь
с тоской,
Как печально гудок затихает,
Но ты счастлив сознаньем,
что уж завтра с зарей
Он опять к производству сзывает.
О, поверь, что любовь -
это тот же завод…
Он пропел романс вполголоса и почувствовал себя удовлетворенным.
- Теперь еще что-нибудь для молодежи, - подумал Райский - и сейчас же родился второй романс:
Пролетарка Коломбина
Обманула раз хитро
Пролетарца Арлекина,
Выйдя замуж за Пьеро.
Он в бокал свой каплю яду
Подмешать не захотел,
Будучи сознательным до упаду,
За завод свой он болел.
И, поднявши бокал,
Арлекин напевал:
За милый завод, прелестный завод,
Чтоб он расцветал из года в год.
- Еще несколько вещиц на самые злободневные темы - и социальный заказ готов, - бодро сказал Райский и продолжал набрасывать ровные бисерные строки:
Слышен звон голосов издалека -
Это Энгельса учит Рабфак.
В «Анти-Дюринг» влюблен
он глубоко,
Весь революционный, как мак…
- Романсы будут иметь успех - идеологии здесь, как ни считай, 250 %.
- Ну, старик, - подбодрил он себя, - еще что-нибудь последнее ударное.
Глаза его зажглись вдохновением, и уже через 5 минут Райский напевал:
Где вы теперь, кто учит вас
марксизму,
Кому вы снова сделали отвод?
Вы, кажется, потом скатились
к меньшевизму
И позабыли наш родной завод.
В последний раз, от вас уйдя
влюбленный,
Я видел сон изящный, как тюльпан:
Индустриализационный
Мне снился новый пятилетний
план.
С. Карташев
(«Бич», 1927 г.)
О поцелуях