В 1965 году он поведал о драматических годах в России историку Алексею Малышеву.
Интервью было записано на пленку и публикуется впервые.
- Борис Константинович, а где вы учились и когда?
- В Александровском училище в Москве. Это старинное военное училище, очень известное. Мой выпуск как раз совпал с началом революции - 1 марта наша рота была произведена в офицеры. Так как я учился хорошо, меня оставили в Москве, в запасном полку. Но настроение среди юнкерской молодежи было за Временное правительство, почти не было защитников прежнего режима. Только старшие офицеры, взрослые. А молодежь вся приветствовала Временное правительство и революцию.
- А в 1917 году вам сколько лет было?
- Тридцать шесть.
- Вы уже были женаты, у вас была дочь?
- Да. Я учился с юнкерами, которые были мальчишки сравнительно со мной, но у нас были очень хорошие отношения. Для меня все-таки это было трудно, они гораздо легче адаптировались в военной среде, а мне это все было совершенно чуждо - казарма, в конце концов. Во время выпуска мы надели очень нарядные формы, и нам казалось, что вот, начинается новая эра, новая светлая полоса в истории России. Но в эти самые дни моего племянника в Петербурге, молодого офицера, выпущенного из Павловского училища в Измайловский полк, убили на улице. Ни за что, ни про что. 27 февраля 1917 года он был дежурный по полку, стоял у ворот казармы и говорил, что в помещение полка входить нельзя. И его закололи штыками. Потом его мать приехала из Калуги и нашла тело сына в каком-то чулане. Так что «бескровная революция» для меня началась с сообщения об убийстве моего племянника. В Петербурге революция проходила гораздо мрачнее и кровавее, чем в Москве.
- Расскажите, пожалуйста, какими вам запомнились предреволюционные времена, какие у вас воспоминания связаны с январем 17-го года, с февралем? Ведь что-то уже тогда указывало на грядущие события, или все произошло совсем неожиданно?
- Наверное, что-то было. Но именно в эти месяцы я был совершенно изолирован от действительности, я жил в помещении Александровского училища и только к жене ходил в субботу и воскресенье. Люди, занимавшиеся политикой, которые были гораздо больше осведомлены, наверное, предчувствовали. Конечно, нарастало беспокойство разного рода, и говорить нечего. Императорское правительство пыталось принимать меры, но они только портили дело. Там было вокруг очень много раздражающих общественное мнение фигур: Штюрмер такой был, потом Распутин, все это подрывало авторитет императорской власти. Затем слухи о том, что сепаратный мир будто бы Императрица подготавливает. Эти слухи ходили и возбуждали людей против царствующего дома…
- А юнкеров беспокоили неуспехи на фронте?
- Да, чрезвычайно. Мы все очень переживали. Но ведь в тот момент уже не было особенных неуспехов. В 1916 году Россия была уже так вооружена, и положение немцев было настолько скверно, что если бы не внутренний развал русской армии, от немцев осталось бы мокренько. Надо сказать, что много с запада подавали снаряжения и оружия, но и сама Россия в это время уже много изготовляла снарядов и других боеприпасов. Трагедия состояла в том, что было уже поздно.
- Тогда перейдем к семнадцатому году.
- В Москве было мирно пока еще, нас попробовали отправить для усмирения каких-то беспорядков, но никто не пошел. Это небывалый случай, что юнкера военного училища не послушались своего начальства. Все двенадцать рот решительно отказались, и командующий войсками Мрозовский отменил свое распоряжение. А я попал в 192-й запасный пехотный полк в Москву. В апреле уехал в именьице отца, в Тульскую губернию. В деревне, в наших краях, было еще довольно спокойно, моих родителей не трогали, но крестьяне понемногу подымали голову, постепенно землями завладевали, отбирали у отца. Именьице было небольшое, меньше 200 десятин. И отношения с крестьянами, в общем, были хорошие. Вероятно, благодаря этому я и уцелел все-таки.
- А ваши родители были живы в то время?
- Да, и мать, и отец.
- Вы уехали из Москвы в имение в отпуск?
- В отпуск. Потом вернулся назад в Москву и летом был в Москве. За моей спиной моя жена перевела меня из пехоты в артиллерию. Так как я был некогда студентом Горного института, к этому придрались, что вот техник, хотя никакой техники я не знал.
- А как ваша жена устроила этот перевод?