— Брось ружье, садись, — это смирная лошадь...
Я нерешительно оглянулся на m-r Беке. Он молчал, m-lle Бибер тоже сидела и ничего не говорила. Я сбросил бывший на мне плащ, отдал Никифору ружье и сошел с линейки, чтоб уж садиться на лошадь, которую подвел мне охотник и держал под уздцы.
— Садись, садись... что ж ты? Я знаю, ведь ты ездишь, — говорил мне дядя.
Я начал садиться и услыхал, как он уж заговорил о чем-то по-французски с m-r Беке. Потом послышался голос и m-lle Бибер.
— Ну, трогай... А куда и зачем мы едем — не говорить! — крикнул он, поворачиваясь к охотникам и поправляясь в седле.
В толкотне и суматохе кучер начал поворачивать тройку, собаки путались, лошади жались одна к другой, прыгали. Наконец все пришло в порядок, и мы поехали рысью. Наша линейка ехала окруженная со всех сторон всадниками, среди стада собак. Мы с дядей — впереди.
— Ну, уж какую штуку ты сейчас увидишь, — заговорил он. — А что отец, здоров?
— Здоров, — отвечал я.
— И мать здорова?
— Здорова.
— И Соня?
— И Соня здорова.
С минуту мы ехали молча.
— Это откуда же тебе гувернера с гувернанткой привезли?
Я сказал.
— Оба француза?
— У нас есть и немец с немкой, — отвечал я.
— Пары? Черт знает что, — рассмеялся он.
— Это мы далеко поедем? — спросил я.
— А что?.. Нет, недалеко. Вот сейчас за выгоном, в коноплянике.
Я взглянул на него.
— Там такой зверь сидит у меня — ты ахнешь, чудо! — сказал он.
— Волк?
— Нет, не волк.
— Лисица? — опять спросил я.
— И не лисица и не заяц — дьякон!..
Я так и уставился на него:
— Дьякон? Какой дья...
— Мой, здешний... из деревенской церкви — Иван... Третьего дня он глупости говорил, я велел его наказать, а эти дураки его упустили, он убежал в конопляник и до сих пор не выходит оттуда... скрывается там. А мы его вот сейчас возьмем оттуда... Запустим туда гончих, они его живо нам представят, — говорил он совершенно так же покойно, как если бы шла речь действительно о зайце каком...
Я оглянулся назад. M-r Беке и m-lle Бибер сидели на линейке рядом и о чем-то горячо говорили. Увидав, что я смотрю на них, они делали мне какие-то знаки рукой, звали к себе, но как я мог остановиться? Я было и хотел поотстать от дяди, спросить их, что им нужно, сказать им, куда мы едем, но он тоже посдержал лошадь и тоже оглянулся.
— Ну, не отставай — теперь сейчас уж. — заметил он мне.
Мы ехали по обширному выгону. Солнце уж встало и ярко блестело. На траве была обильная роса. Впереди бежало несколько собак, и след их на мокрой траве ложился ясно, отчетливо. Впереди перед нами, шагах в двухстах, был огромный конопляник. Тут прежде был какой-то поселок, его сняли и это место засеяли коноплей. Помнится, тут было примерно десятин пятнадцать посеяно конопли. Она была уж высокая и стояла зеленая-зеленая, густая, как лес. Вдоль всей стороны конопляника, которую мы могли видеть, то есть которая была к выгону, стояли шагах в тридцати друг от друга мужики с дубинками...
Не доезжая до конопляника шагов пятьдесят, мы остановились. Линейка также остановилась, окруженная охотниками и собаками, еще дальше, позади нас. Двое охотников отделились и, подъехав к дяде, почтительно приготовились слушать, что он будет приказывать им. В это же время подошел к нему от конопляника и один из мужиков, держа в одной руке шапку, а в другой дубинку.
— Ну что, цел? Не упустили? — спросил его дядя.
— Никак нет-с. Здесь, батюшка Петр Васильевич, — отвечал мужик. — Перед рассветом в том вон углу голос подавал... — продолжал мужик, указывая рукой направо.
— Просился, чтоб пустили?
— А уж этого не могли разобрать. Слышно, что голос подает, а слов не разобрали. Микитка сказывает, что это он и с вечера слышал вот — на этом месте, вот тут, вот поправей бугорочка-то, за низочком-то. Подошел, говорят, близко и голос подал таково жалобно, таково жалобно...
— Наверно, уж упустили его!.. — раздражительно сказал дядя. — Ну, тогда смотрите вы у меня!..
— Никак нет-с... Воля ваша-с... — весь как-то судорожно подергиваясь, отвечал мужик.
Дядя обернулся к охотникам.
— Гончих, я думаю, надо пустить... пар десять...
— Место большое-с... притом чаща... десять пар, пожалуй, мало-с... — окидывая взглядом конопляник, отвечал ему доезжачий[32].
— Отсюда десять, да вон оттуда, — соображал дядя.
— А если бы со всех сторон-с? Они бы его прямо на выгон сюда и предоставили, — посоветовал доезжачий, — тогда ему деваться-то некуда будет — прямо сюда и выскочит... борзыми травить не изволите приказать?..
— Об этом после... Пожалуй, оно, действительно, с трех-то сторон лучше будет, — согласился дядя. — Ведь черт его знает, в каком он углу. Надо только, чтобы он сюда на выгон выскочил.