— Какую такую «нашу»? — возмутился я. — Мою. Мою!
— Ну и подавись ею, — сразу обиделся Мишка и пошел к парадному. — Жадина!
— Сам жадина! — закричал я. — И все мои книжки верни!
— А ты мои!
— Ну и верну…
Я посмотрел на сосульку. Она блестела и искрилась на солнце — толстая, большая, ветвистая!
— У-у, — погрозил я ей кулаком. Уж слишком все глупо получилось.
…Прошло несколько дней. Вернее, неделя. С Мишкой мы не разговаривали.
Сосулька висела по-прежнему. Она даже стала больше. И словно смеялась надо мной — так она искрилась.
Однажды днем раздался звонок.
Танька пошла открывать. Я слышал, как она за дверью говорила с кем-то. Потом она подошла ко мне:
— Лешк, там Мишка пришел.
— Ну и что? — хмуро сказал я.
— Он книжки твои принес.
— Пусть идет сюда.
Танька вышла и быстро вернулась с книгами.
— Он не хочет.
И она положила книжки на стол: «Таинственный остров» и «Повесть о настоящем человеке».
Я дал Таньке Мишкины книги:
— На, передай.
Танька снова вышла.
Хлопнула дверь.
Танька вернулась с веником и стала подметать.
— Ну, и как? — спросил я ее и уточнил: — Ну, это… Мишка.
— А он — ничего. Сказал «спасибо».
— Спасибо?
— Спасибо.
— Тебе «спасибо»?
— А ты думаешь, тебе?
— Ну, ты не очень, не очень! — проворчал я и положил свои книги в тумбочку.
За окном сияла сосулька. Я посмотрел вниз. По двору шел Мишка. «Гуляет себе как ни в чем не бывало», — грустно подумал я. Мишка обернулся и посмотрел на меня. Я сразу же отошел от окна. На душе было ужасно тоскливо.
Я пошел на кухню.
— И чего ты дома слоняешься? — удивилась бабушка. — То у тебя одна улица на уме. А теперь неделю из дому не выходишь. Иди, иди, воздухом подыши.
И я пошел на улицу.
На бревнах, у нашего подъезда, сидели — грелись на солнышке — «мелкие хулиганы» Ленька и Петька.
Я с независимым видом прошел мимо.
— Лешк, поди сюда, — позвал меня Ленька.
— Ну, чего?
— Ну поди, — на этот раз позвал Петька.
— Ну, чего? — угрюмо повторил я.
— Ну, не укусим, — снова позвал Ленька.
Я подошел.
— Это правда, что Мишка уезжает? — спросил Ленька. — Говорит, отца в Москву на год переводят. Он там будет свою научную работу заканчивать!
— Н-ну? — растерялся я, а потом нарочито равнодушно спросил: — В Москву?
— Ага! — оживился Петька. — Вот повезло. Он говорит, там одних кинотеатров больше сотни. — И со вздохом добавил: — А вот моего отца никуда не переводят.
Я ничего не сказал, повернулся и ушел. Постоял немного у ворот. Гудели машины. Звенели трамваи. Я постоял еще немного и вернулся домой.
Поздно вечером, когда все уснули, я прошлепал к Танькиной кровати и разбудил ее.
— Знаешь, Мишка в Москву уезжает!
— Вот счастливый, — зевнула Танька. — Ну, и что?
— Что-что! — огрызнулся я. — Ничего. Спи!
Всю ночь я ворочался. Мне снился Мишка. Сосулька. Откуда-то наплывали злые лица «мелких хулиганов». Они страшными голосами все спрашивали и спрашивали:
«А правда, он едет в Москву? А правда, он едет в Москву?»
Весь следующий день я ходил словно в воду опущенный. И на уроках высидел — ну, не знаю как! И все поглядывал на Мишку. А он делал вид, что не замечает меня!
Домой мы возвращались вместе. Только как вместе? Мишка шел впереди на несколько шагов. Я догнал его и тихо спросил:
— Уезжаешь, значит?
— Уезжаю… Сегодня, в девять…
Шли и молчали.
Пришли во двор. Сели на бревна.
— Ты приедешь ко мне на летние каникулы? — неуверенно спросил Мишка.
— Конечно, — уныло сказал я.
Молчали.
— Я тебе письма писать буду, — снова сказал Мишка.
— Я тоже.
Мы снова замолчали и долго сидели, не глядя друг на друга. И вдруг я почувствовал, что еще секунда — и я зареву, как обыкновенная девчонка.
— Ну, чего расселся! — сказал я грубо. — Давай, катись в свою Москву! И вообще… Ты — сам по себе, а я — сам по себе! И без тебя проживу! И не думай — про тебя и не вспомню!
Мишка ошалело смотрел на меня.
— Ты что, Лешка? — робко спросил он.
— Ничего, ничего, ничего! — заорал я. — Не твоего ума дело. Сказано — катись отсюда!
Мишка растерянно смотрел на меня. Потом поднялся и медленно пошел к дому. Он шел и оглядывался — думал, я его позову. А я не позвал. Уж очень мне было обидно, что Мишка уезжает. И он ушел.
И в тот момент, когда за Мишкой захлопнулась дверь, я заревел.