— У нас одна и та же цель.
Мы посмотрели друг на друга и засмеялись.
Невероятно, но с самого начала между нами все было так просто! Мне никогда больше не приходила в голову мысль, что я могу сказать что-нибудь не то или сделать какую-нибудь глупость. Все было к месту.
Перед дверью Цирмана Бенедикт спросил меня, назначена ли у меня встреча на то же время, что и у него. У меня не было предварительной договоренности, и поскольку из-за взбесившегося лифта он опаздывал, я пропустила его вперед. Пока я подпирала стену перед дверью кабинета, я представляла, как мы однажды случайно встретимся опять, как завяжется разговор…
Через двадцать минут сияющий Бенедикт вышел из кабинета Цирмана. Цирман, тоже улыбаясь, попрощался с ним за руку. Потом он заметил меня, и улыбка сошла с его лица.
— Я хотела бы забрать реферат Элизабет Лейбниц с третьего курса, она заболела, — зачастила я скороговоркой.
— Как ваша фамилия? — спросил Цирман фельдфебельским тоном, который считал единственно возможным по отношению к женщинам в деловой обстановке.
— Виола Фабер.
Так Бенедикт узнал мое имя. Уходя, он улыбнулся мне.
Не прошло и минуты, как Цирман отыскал реферат Элизабет с хорошей отметкой, пометил на карточке, кому отдал его, и я вышла. У лифта меня ждал Бенедикт. Он полюбопытствовал, учусь ли я у Цирмана, расспросил о нем, сказал, что не знает никого на нашем отделении, потому что сам с архитектурного. И в завершение пригласил меня отпраздновать удачный день чашечкой кофе в студенческой столовой. Он только что получил место ассистента у профессора Цирмана.
Я рассказала все, что знала о преподавателях нашего отделения. За третьей чашкой кофе мы выяснили, что оба не из Мюнхена. Мы выросли в восьмидесяти километрах друг от друга: он к северо-востоку от Франкфурта, я — к юго-западу. К моменту нашего знакомства он пять лет жил в Мюнхене, а в институт поступил только после подготовительных курсов. Я к тому времени жила здесь уже девять лет — мои родители переехали в Мюнхен, когда мне было пятнадцать.
— Когда ты снова будешь в институте? — спросил на прощание Бенедикт.
— Завтра в то же время, — ответила я не раздумывая.
На следующий день мы простились так же.
Через неделю после нашего знакомства я привела Бенедикта домой. Я знала, что этим вечером все свершится, поэтому утром купила шелковые трусики и шелковый лифчик. От волнения я забыла снять ярлычок с ценой. Бенедикт заметил его и сказал:
— Хорошая покупка, я тоже выбрал бы эти трусики.
Все, что с другими повергло бы меня в смущение, с Бенедиктом было естественно и весело. Казалось, мы всегда знали друг друга.
И все, что происходило до Бенедикта, было забыто. Ничего значительного, впрочем, до Бенедикта и не было. Раньше мне как-то все время не везло в любви.
Томми, так называемый первый мужчина в моей жизни (мне было тогда шестнадцать с половиной, ему восемнадцать), бросил меня из-за женщины постарше — ей стукнуло девятнадцать. Томми был помешан на «зрелых женщинах». Я не выдержала конкуренции.
Вторым был Клаус, мне тогда исполнилось восемнадцать, ему двадцать. Клаус оставил меня ради более молодой и неиспорченной, как он выразился. О нем я ни капельки не грустила: в постели он вел себя как дровосек с завязанными глазами. Долби себе — и рано или поздно попадешь женщине в то самое место между ног.
Инго, мой третий, ушел от меня, потому что решил выяснить, не «голубой» ли он. Недавно мне кто-то рассказал, что он до сих пор так и не прояснил для себя этот вопрос до конца.
Потом был Марсель (по документам он Макс), с этим я провела четыре года. То есть встречались мы довольно редко, это был почти телефонный роман. Марсель вспоминал обо мне, чтобы пообсуждать, что на этот раз сказал о нем его терапевт. Про меня терапевт сказал, что я не гожусь для Марселя. Я пыталась внушить Марселю, что это терапевт не годится для него. В конце концов я смирилась с мыслью, что его терапевт не годится для меня. Тем не менее я никак не могла окончательно порвать с Марселем, потому что наша связь толком не начиналась. Марсель регулярно звонил мне, чтобы рассказать о других женщинах, которые бегали за ним. Когда, познакомившись с Бенедиктом, я рассказала о нем по телефону Марселю, тот пожаловался, что я невнимательна и не могу сконцентрироваться на его проблемах. А когда спустя несколько недель Марсель вдруг соизволил без предупреждения нанести мне визит (я как раз вставляла в рамку фотографию Бенедикта), он даже не поинтересовался, кто это. Притом что Бенедикт, со своими сияющими голубыми глазами, в миллион раз привлекательнее Марселя.