Грэм Грин
Потрясающий случай
Утром в четверг на перемене между вторым и третьим уроком Джерома вызвали к директору школы. Неприятностей он не ждал, так как был в классе старостой — звание, которое владелец и директор довольно дорогой приготовительной школы присваивал надежным, проявившим себя с хорошей стороны мальчикам младших классов (староста потом становился стражником, и наконец перед отъездом из школы, как предполагалось в Марлборо или Регби, он становился рыцарем). Директор, мистер Уордсворт, сидел за столом с растерянным и удрученным видом. У Джерома, когда он вошел, появилось странное чувство, будто именно он стал причиной тревоги директора.
— Садись, Джером, — сказал мистер Уордсворт. — С тригонометрией все в порядке?
— Да, сэр.
— Мне звонили, Джером. Твоя тетя. Боюсь, у меня плохое известие для тебя.
— Да, сэр?
— С твоим отцом произошел несчастный случай.
— О.
Мистер Уордсворт посмотрел на него с некоторым удивлением. — Серьезный несчастный случай.
— Да, сэр?
Джером обожал (глагол абсолютно точный) своего отца. Как человек творит для себя Бога, так Джером сотворил своего отца — из неугомонного вдовствующего писателя он создал таинственного искателя приключений, путешествующего в отдаленных местах: Ницца, Бейрут, Майорка, даже Канарские острова. Позже, примерно в восемь лет, Джером решил, что его отец или контрабандист, или агент Британской секретной службы. Сейчас ему пришло в голову, что отец мог быть ранен автоматной очередью.
Мистер Уордсворт постукивал линейкой по столу. Казалось, он не знал, как продолжить разговор. Он сказал:
— Ты знаешь, что твой отец был в Неаполе?
— Да, сэр.
— Твоя тетя получила сегодня из госпиталя известие.
— О.
Мистер Уордсворт произнес в отчаянии:
— Это было уличное происшествие.
— Да, сэр? — Джерому показалось вполне возможным, что они назовут это именно уличным происшествием. Полиция, конечно, первой открыла огонь; отец не мог бы убить человека — только в случае крайней необходимости.
— Боюсь, что твой отец в самом деле очень серьезно пострадал.
— О.
— Дело в том, Джером, что он умер вчера. Совершенно без боли.
— Они выстрелили ему прямо в сердце?
— Подожди. Что ты сказал, Джером?
— Они выстрелили ему прямо в сердце?
— Никто не стрелял в него, Джером. На него упала свинья. — Необъяснимые конвульсии исказили лицо мистера Уордсворта; на мгновенье показалось, что он вот-вот засмеется. Он закрыл глаза, расслабил мышцы лица и заговорил очень быстро, как если бы требовалось рассказать эту историю как можно быстрее: «Твой отец шел по улице в Неаполе, когда на него упала свинья. Потрясающий случай. Очевидно, в бедных кварталах Неаполя на балконах держат свиней. Эта свинья находилась на пятом этаже. Она стала слишком жирной. Балкон рухнул. Свинья упала на твоего отца.»
Мистер Уордсворт быстро вышел из-за стола и встал у окна, повернувшись к Джерому спиной. Его слегка трясло от эмоций.
Джером спросил:
— Что случилось со свиньей?
Со стороны Джерома это не было черствостью (именно этим объяснил своим коллегам мистер Уордсворт реакцию Джерома, он даже поставил на обсуждение вопрос о соответствии Джерома званию старосты). Джером всего лишь пытался представить себе эту странную картину, чтобы разобраться в деталях. Не был Джером и мальчиком, способным заплакать; он был размышляющим мальчиком. В приготовительной школе ему и в голову не приходило, что обстоятельства гибели его отца комичны — просто это была еще одна тайна жизни. Лишь позже, в первом семестре закрытой частной школы, когда Джером рассказал эту историю своему лучшему другу, он понял, какой эффект она производит на слушателей. Естественно, после такого откровения его стали называть, совершенно незаслуженно — Свиньей.
К сожалению, тетка Джерома не обладала чувством юмора. На фортепьяно стояла увеличенная фотография отца: крупный печальный мужчина в черном не по сезону костюме с зонтиком для защиты от солнца позировал на Капри на фоне Фараглионских гор. К шестнадцати годам Джером уже понял, что на портрете изображен скорее автор вещей «Солнечный свет и Тень» и «Прогулки на Балеарских островах», чем агент Секретной службы. Тем не менее он чтил память о своем отце: он все еще хранил альбом с почтовыми открытками (марки были уже давным давно отклеены для другой коллекции) и ему было больно, когда тетка заводила с посторонними разговор о смерти отца.
«Потрясающий случай», — начинала она, и слушатель подготавливал лицо для выражения заинтересованности и соболезнования. Обе реакции были, конечно, фальшивыми, но Джерому мучительно было наблюдать, как неожиданно в середине бессвязного рассказа интерес становился подлинным. «Я не могу представить себе, как подобные вещи могут быть разрешены в цивилизованной стране, — продолжала его тетка. — Полагаю, Италия считается цивилизованной страной. Конечно, за границей готовишься к любым неожиданностям, а мой брат был большим путешественником. Он всегда имел при себе фильтр для воды. Знаете, это значительно дешевле, чем покупать все эти бутылки с минеральной водой. Брат всегда говорил, что фильтр оплачивает ему вино к обеду. Уже отсюда вы можете понять, каким осторожным человеком был мой брат. Но кто мог предвидеть, что на Виа Дотторе Мануэле Панучи, когда он шел в Гидрографический музей, на него упадет свинья?» Именно в этот момент интерес становился подлинным.
Отец Джерома не был выдающимся писателем. Но, по-видимому, после смерти писателя всегда наступает момент, когда кто-нибудь решает, что стоит написать письмо в «Таймс литерери саплемент» с сообщением о подготовке его биографии и о желании ознакомиться с любыми письмами, документами или выслушать любые истории от друзей умершего. Бóльшая часть биографий, конечно, так никогда и не появляется (интересно, не является ли все это тайной формой шантажа и не старается ли потенциальный автор биографии или диссертации найти таким образом средства, чтобы закончить свое образование в Канзасе или Ноттингеме). Но Джером, будучи дипломированным бухгалтером, был далек от литературного мира. Он не понимал, что угроза была на самом деле ничтожно мала и что опасный для кого-нибудь период, связанный с тайной его отца, давно прошел. Чтобы до минимума сократить элемент комизма, он иногда мысленно репетировал возможные способы объяснения гибели отца — совсем отказаться сообщить информацию было бы неверно, так как в этом случае биограф несомненно посетил бы его тетку, дожившую до преклонного возраста без каких-либо признаков слабости.
Джерому казалось, что существуют два возможных варианта. Первый подводил к несчастному случаю постепенно: слушатель был так хорошо подготовлен к моменту описания несчастья, что сама смерть наступала в действительности как разрядка напряжения. Главным препятствием для смеха в таком изложении всегда была неожиданность. Репетируя этот вариант, Джером приступал к рассказу довольно обычно.
«Вы знаете Неаполь и эти высокие жилые здания? Кто-то рассказывал мне однажды, что неаполитанцы всегда чувствуют себя в Нью-Йорке как дома, точно так же, как человек из Турина чувствует себя как дома в Лондоне потому, что река в обоих городах течет почти в том же направлении. Так о чем я? А, да... Неаполь, конечно... Вы не поверите, что держат на балконах этих жилых небоскребов в бедных кварталах — не белье, не постельные принадлежности, но, представьте себе, домашних животных, цыплят или даже свиней. Свиньи, конечно, от неподвижности быстро набирают вес». Он представлял себе, как к этому моменту потускнеют глаза его слушателя. «Я понятия не имею (а вы?), какой тяжести могут быть свиньи, но все эти старые здания несомненно нуждаются в ремонте. Под одной из таких свиней на пятом этаже рухнул балкон. Падая, она ударилась о балкон на третьем этаже и рикошетом отскочила на улицу. Мой отец шел в Гидрографический музей, когда на него упала свинья. Упав с такой высоты и под таким углом, она сломала ему шею». Это была поистине мастерская попытка превратить интересный сам по себе факт в обыденный.
Другая версия, которую репетировал Джером, отличалась краткостью изложения.
— Моего отца убила свинья.
— В самом деле? В Индии?