Он поднялся по лестнице – он даже дышал как человек, готовый опустить руки, – и открыл дверь в их квартиру. Там вместо отчаяния увидел дочь; та сидела за кухонным столом с карандашами и рисовала кита. Кита с голубым глазом. Ее волосы были мокрыми.
– Лайсве, почему у тебя мокрые волосы? – сумел выдавить из себя Астер, хотя язык еле ворочался. Он снял пальто и повесил его у двери.
– Я вспотела, – ответила она.
– То есть промокла, – сказал он.
Но он уже знал, что сердиться на Лайсве бессмысленно. После его вспышек она лишь замыкалась в себе на несколько дней, и каждый раз ему приходилось рассказывать обо всем сначала, объясняя, почему она должна быть осторожной, сидеть в четырех стенах и не искать приключений на свою голову.
– Расскажи мне опять ту историю, – просила его дочь, его любовь, его жизнь.
С приходом поздней осени в квартире стало зябко. Дочь уже поставила тушиться овощное рагу – картошка, морковка, лук и вода, да горсть дикорастущих трав, которые она находила в трещинах в асфальте. Он подошел к плите, помешал рагу деревянной ложкой. Оглянулся через плечо. Лайсве вертела в руке что-то маленькое; крошечный секрет. Тогда он понял: она снова уходила, хотя он ей запретил, вернулась и принесла с собой маленький предмет. Такой была его дочь: вместо матери ужин ей готовил отец, пытаясь унять свой страх и гнев; сама она хранила секреты, рисковала и вместо семьи, дома и города жаждала историй.
– Что там у тебя? – спросил он.
– История, – напомнила она и спрятала сокровище под стол. – Расскажи.
– Когда ты была маленькой, ты упала с палубы корабля и превратилась в кита, – ответил он.
На губах Лайсве мелькнула полуулыбка. Она закатила глаза.
– Папа, я не кит.
Но ты упала с палубы корабля и чуть не утонула. И так было не раз.
– Астер, на что это похоже?
– Что?
– Твои припадки. На что они похожи?
Боль пронзила его от лба до центра грудной клетки. Так не должно быть, подумал он. Она не должна жить в таком мире. Я его ненавижу.
– Как будто я лежу на дне океана и не могу подняться, – ответил он. – Вокруг холодно, черным-черно, и я совсем один. Но воображение продолжает рисовать картины.
– Как во сне?
– Вроде того. А потом дно океана становится китом, и кит уносит меня туда… – Он замолчал.
– К Сваёне. На дно океана, туда, где мама.
– Да. – Он посмотрел на стену. – Но ты правда однажды упала с палубы и превратилась в русалку. Иначе откуда у тебя такой хвост?
Девочка рассмеялась, как смеются дочери, растущие в уюте и тепле. А ведь между «упала» и «спрыгнула» большая разница. В голове пронеслись слова «сын», «мать», «дочь», и он так сильно стиснул зубы, что запульсировало в висках. Куда она ходила в этот раз? Украла ли что-нибудь? Он вспомнил коллекцию предметов в ее комнате. Монеты. Перышки. Кости. Камушки и ракушки. Шкурка маисового полоза. Мертвые жуки. Книги, повсюду книги и списки на несколько страниц. Видел ли ее кто-нибудь? Шел следом? Он досчитал до четырех на вдох, задержал дыхание, выдохнул на четыре счета, чтобы успокоиться.
– Ладно. Теперь рассказывай, как все было на самом деле. С начала.
Иногда отцу остается лишь улыбнуться и поведать дочери историю, которую та хочет услышать. Возможно, детям легче смириться со случившимся, если представить все как сказку.
Стены кухни давили на него, трещины в краске и пятна царапали тело, как старая кожа. Он явственно ощутил тесноту и холод квартиры, ее заплесневелый запах. Бросил взгляд на картонки и серебристый скотч, которыми они закрывали трещины в стенах и окнах. Прогнал ощущение, что эта квартира – заплесневелый и зловонный саван, в который их завернули перед смертью.
– Однажды звездочка на небе влюбилась в веретенщицу, – начал он.
Лайсве довольно улыбнулась. Она продолжала вертеть в руке предмет, спрятав его под столом.
– Они жили на разных берегах, в краю, прежде соединенном перешейком. По этому перешейку некогда путешествовали их предки, – ответила она.
– Кто рассказывает сказку? – с улыбкой спросил он.
– Ты, – ответила Лайсве.
Он продолжил.
– Это было давным-давно, в краю под названием Сибирь. Но прежде эта земля называлась иначе.
– А где находится Сибирь? И как она называлась раньше?
Он подошел к крошечному окну на кухне. Трещины в стеклах и щели в рамах были заклеены скотчем. На стене висела старая американская карта конца прошлого века. Он и раньше подходил к этой стене, он и раньше рассказывал дочери эту историю – много раз, а сколько – уже не помнил.