Путь выдаётся короче, чем вчерашним утром. Мы спускаемся в шахту по скользким ступеням. Воняет сыростью и тухлыми яйцами. Оказываемся в тоннеле. «Нижний Вардбит. Потерянная улица», - говорит усатый. «Что значит потерянная?» - спрашиваю. «Её забыли, тут водятся духи». Мы шагаем по тёмному жерлу, парень зажёг армейский фонарь. За очередным поворотом опять лестница вниз. Тогда мой проводник застывает и говорит, что дальше не пойдёт. «Это у вас фирменный стиль, да?» - говорю, но парень, ясное дело, не понимает о чём я. «Что там?» - спрашиваю. «Логово сибера». - «Сибера?». - «Немой ладит с Потусторонней Вязью, он слышит и видит её, чувствует сердцем и разумом. Ты что, не знаешь про сиберов?» - возмущается усатый. Я говорю, что знаю, о чём он говорит. Тогда он просит отпустить и обещает ждать наверху.
Зажигаю спички, спускаюсь, и зуверфы возбуждаются, шебаршат. Весьма красноречиво, но ничего ведь непонятно, когда я описываю их движения. Я сломал миллион копий, подбирая точные слова, ища эпитеты, сравнения, чтобы написать то, что ощущаю, когда они пробуждаются. Похоже на мурашки изнутри, на двойственность всего, к чему прикасаешься, на что смотришь. Вас теперь двое, и ты ответственен за нечто, живущее в тебе. Нечто схожее, наверное, испытывает беременная, но мои дети точно не желанные. Проснувшись, они протирают зенки и следят за мной, шушукаются. Зуверфы - это единство бесконечного множества, как муравьи, сбившиеся в бурлящую чёрную кучу. Но при желании муравьёв можно сосчитать. Зуверфов нельзя.
На меня набрасывается кто-то из темноты - кулак пролетает перед глазами. Я отскакиваю к влажной стене, спичка гаснет, ничего не видно. Выступает пот, подскакивает давление, где моя трубка? Получаю удар в живот, не сильный, но ощутимый. Сгибаюсь пополам, и цепкие руки обхватывают мою шею. Немой мычит, как напуганная корова. Отталкиваю горбуна, но ненадолго. Он набрасывается на меня всей своей вонючей тушей, душит и сопит, изо рта несёт помоями, стекает едкий пот. Я колочу горбуна по спине, по рёбрам, но ему плевать. Срабатывает инстинкт - и зуверфы высвобождаются. Чёрные плети обвивают его за горло - я вижу их переливающиеся сланцем щупальца - отбрасывают горбуна в сторону, щекочут и пихают, не давай подняться. Горбун всё же отмахивается от назойливых чернил, встаёт, опираясь на стену, но я обхватываю его сзади и прислоняю острый мундштук своей трубки к его спине. «Уймись, зверюга! Или проткну твою печень!». Немой сопит и молчит. «Зачем ты похитил дочку министра? Расскажешь? Промычи так, чтобы я разобрал слово ДА». Горбун старается, и я ему верю. Мы идём по тоннелю на блёклый огонь. Пролезаем в подвал, где горит свеча. Вижу в углу циновку, а в другом тонкий, но всё же мягкий матрас, к тому же новый. На стене, где матрас, висят листы с детскими рисунками. Отпускаю горбуна - он уже точно успокоился, прячу трубку. Горбун не изменился, всё такой же жалкий и уродливый. «Сядь, - говорю, - не мельтеши». Осматриваю его жилище. Стоит высокая коробка, внутри крысята. «Натаскиваешь?» - тыкаю на коробку. Горбун кивает. Он испуган, раздавлен. «Где твоя Муша или как там её?». Немой горбун принимает кислую морду, показывает, что её убили. «Сдохла?». Нет, говорит, её убил человек, страшный человек. Горбун хватает листки со стола, стол - снятая с петель подъезда дверь, уложенная на кирпичи. Хватает и пихает мне. Картинки ребёнка, на которых изображён высокий человек. За его спиной вьётся растение? Или это провода, верёвки? Не может быть. «Зуверфы?» - спрашиваю, не веря своим же ушам. Горбун кивает-кивает, опять вспоминает бедную Шушу. «Значит, Оли поблизости? Он силён?». Горбун не перестаёт по-идиотски махать башкой, отвечая только утвердительно. «Зачем тебе девчонка?». Немой замер, таких рисунков у него нет. Он тыкает на матрас - она там спала, он заботился о ней. Рисунки, среди них есть танцовщица балета, животные, любимая Шуша. «Чем ты заразил её?! Отвечай, выродок!». Немой горбун сутулится, показывает на трубки, пользованные шприцы и снова машет лысой башкой, но теперь слева-направо. «Ты следил за мной семь лет назад, зачем? Похитил девку, встретил Оло. Всё связано?». Он касается моего пальто - жест примирения. Мои вопросы повиснут в затхлом воздухе подвала. «Девчонка повязана с твоими намерениями, твоя агония - её лекарство. Так что без обид». Достаю трубку и втыкаю острый край в горло горбуна, потом ещё раз и ещё. Он визжит, держится за рану, но кровь не остановить. Зуверфы снимают сливки - неожиданный, но сладчайший десерт. Я знаю, потому что гады возвращаются, доставляя сонм наркотических приходов. Заваливаюсь на грязный пол рядом с издохшим заклинателем крыс. Ты прости, урод, я немного отдохну в твоей конуре. Чуть-чуть полежу, и пойду дальше.