- Если покопаться, у каждой пятой та же дрянь, - сказал Годони, вытирая руки о свой жилет. - Наркота «пыльная заря», ядрёный синтетик. Эти говнюки крысят за моей спиной, бракуют скотину на вывоз, и мнят, хитрые мошонки, что у них всё на мази! Дилдо им в зад, а не моих бурёнушек, мальчик мой!
Вывернуло меня за двоих, вышло вчерашнее мясо, вылилась медовуха. Ларри крякнул, похлопал меня по заднице и позвал к другой дохлой корове.
- Глянь, сынок, видишь шов? Скажи как хирург, ладный шов или говно? Профи делал?
Шов был плохим: стянут, как попало, края не обработаны, кое-где проступили гнойные раны, дряхлый морской узел. Этот шов слепил студент академии или недоучка: есть навыки, но они не отточены. Так я и сказал Годони, который потёр усы и ещё раз похлопал меня по плечу.
- Ты бы лучше сделал, да? Лады, почистись и прыгай в грузовик. Экскурсия закончена. - И добавил, раскурив сигару. - Это ж надо, а балабол Мануэль в кой-то веки не обосрался со своими обещалками.
Мануэль Траск пытал меня недели две, выясняя, что стряслось в той поездке, почему мы вернулись, вымазанные грязью и кровью, и отчего остаток того дня Ларри срывался на всех подряд, и даже вмазал своему псу, которого очень любил. Я намекнул, что всему виной наркота, но Эль требовал подробностей. Их я дать не мог. Ларри ничего не запрещал, ни словом не обмолвился, чтобы я помалкивал или вроде того. Просто я решил, что буду держать рот на замке. Через пять дней наша выходка аукнулась, но отдуваться пришлось мне и Элю. Кто бы сомневался.
Я провожал Джулию, мы провели отличный вечер, почти свидание. Когда с кем-то видишься каждый день, перестаёшь подмечать мелочи в его внешности и поведении, начинаешь относиться, как к должному. Прогулка по ночному Генцеладу должна была встряхнуть нас. Мы усердно катались на каруселях на рыночной площади, взяли еду на вынос в ресторане и уплетали её на набережной. Учились общаться заново, видеть не привычного соратника, но таинственного незнакомца. Получалось неважно. Джулия дразнилась, кривлялась, флиртовала, но наигранно, жеманно. Моя идея провалилась, мы не ощутили тот укол, который судьба сделала нам в подтрибунном помещении Киртаса. Но стоит признать, что и без романтических переживаний дела шли неплохо: мы наслаждались друг другом, могли дурачиться и не оглядываться на косые взгляды. Джулия сложила руки на груди, насупилась и сказала, что может удовлетворить меня прямо здесь, на глазах у прохожих. «Темнота, никто ничего не увидит, - говорю, - слабая заявка на подвиг». Она пихнула меня, и сбежала в парк Вельянса. Спряталась за деревьями, хихикала, а я её ловил. Набегавшись, я сдался, постелил на траву шарф и уселся. Джулия плюхнулась рядом.
- Расскажи о доме, - попросила она.
- Нечего говорить. У меня его нет и такое чувство, что не было, что я всё выдумал, подсмотрел в каком-нибудь воскресном шоу.
- Ну, разве? А как пряничные домики, озеро с форелью и охота на северного кабана? Ты, правда, швырял копьё в эту громадину?
- Всё равно не попал, даже не добросил ни разу, - сказал я.
- Почему ты не хочешь вернуться? Разыскать хотя бы то, что осталось? Может, есть выжившие?
- Никого, я искал. Посёлок спалили из огромных огнемётов, уничтожили за какой-то час. Горели дома, плавилась кожа. А вонь. Боже, несло таким смрадом, что я чуть навсегда не лишился обоняния. Я спрятался за толстым стволом дерева, вроде как секвойи или типа того, и наблюдал за сгорающими заживо людьми, за тем, как они разбегаются врассыпную, но всё равно падают на землю, сбивают огонь, и ничего поделать не могут. Потому что их накрывает очередная партия огненной смеси, и они вопят, зовут на помощь. Даже дети. Я жив благодаря отцу, но лица его толком не помню. И не уверен, что хочу. Тех, кто это сделал, я тоже не запомнил. Серебряные скафандры, противогазы, высокие, безжалостные, вот и всё. Не густо.
Джулия прижалась ко мне, мы посмотрели на звёзды.
- Где-то там висит мокрая курица, - сказал я. Джулия засмеялась. - Годони сказал, он вдоль и поперёк изучил небо, всё знает.
- А я тоже кое-что знаю, - сказала Джулия и полезла в ширинку моих брюк, расстегнула, достала член и наклонилась так, чтобы можно было отсосать. Она увлеклась, поймала кураж, и я быстро кончил, запачкав брюки. Она вытерла салфеткой рот, чмокнула меня и поёжилась от холода.
Я проводил Джулию до квартиры на «Фокстрот-линии», ждал поезд, но в последний момент передумал и поймал таксомотор. Водитель трепался, но я не разобрал ни слова, думал о Джулии, о сгоревшем посёлке Рахни, который когда-то построили на севере наши праотцы, но уже никто об этом и не вспомнит. Моя судьба тогда казалась горькой, трагичной, но лукавство - грех, и я сознаюсь, что испытывал некую гордость: мрачное прошлое, будущий хирург, влиятельные друзья и прекрасная девчонка. Тогда-то в наш таксомотор и въехал пыхтящий дизельный тягач, который протащил нас до стены жилого дома и припечатал в его кирпичную кладку.