Оказываюсь за стойкой в «Колибр(и)». Подходит сономитка, наливает кофе и добавляет сливки. Спрашивает, почему я всё время один. Говорю, что друзей в городе у меня не осталось. «Как же завести новых?» - «А зачем?» - «Чтобы не скучно было». - «Мне с друзьями как-то не везёт. Что ни друг, то пропащий», - говорю. «С подругами так же?» - «Ага, - киваю, - никакой разницы». Она садится напротив, поправляет передник и смотрит в глаза. «Хочешь, я стану твоей вечерней подругой? Я не пропащая, даю слово». - «И чем мы займёмся? Пойдём гулять? Или в кино? Предупреждаю, за последнюю неделю я пересмотрел все фильмы Зальдера, так что не сдержусь, и буду цитировать лучшие моменты». Она смеётся. На груди висит бирка, там её имя. Элена Родензир. Я читаю фамилию ещё раз, и глазам не верю. «Родензир, - говорю, - твоя фамилия Родензир? Как у бандита? Вы родственники что ли?» Элена хихикает, её оливковая кожа на щеках румянится. «Ох уж этот Родензир, мне от него никакого житья. Но есть свои плюсы. Показываю личную карточку какому-нибудь обнаглевшему денди, и его ветром сдувает». - «Значит, вы однофамильцы?» - «Фамилия Родензир у сономитов встречается чаще, чем дозорный на улицах Генцелада. У нас, куда ни плюнь - угодишь в Родензира. Только в Генцеладе он особенный». - «Да уж, особенный душегуб» - поддакиваю. «Ну а кто лучше? Таризо? Годони? Все мрази, и место их за решёткой или на виселице». Я бы поспорил с ней, но зачем? Элена права, причём по всем пунктам. Бандиты - это мрази, заслуживающие смерти. Я бы лучше не сказал. Истина чистоты младенческой слюны, о простоте которой мы как-то подзабыли. На войне стреляют солдаты. В мирном Генцеладе - паскуды, заслуживающие казнь. Но что тогда делать со мной? «Кстати, спасибо», - благодарит непонятно за что Элена. Пожимаю плечами. «Перестала пить кофе, как ты и сказал. Полегчало», - смотрит чуть ниже живота. Я рад за неё, хоть кому-то помог словом. «Решил что-нибудь?» - спрашивает Элена. «Ты о чём?» - «Ну, о моей компании сегодня вечером». В кафе заходят посетители, Элене пора. Она подмигивает мне и уходит за прилавок. Допиваю кофе, съедаю пирог и возвращаюсь в гостиницу.
Плюгавый администратор окликает меня, сообщает о звонке, что «интересовались моей персоной». Кто? Мистер Годони. Залетаю к себе, перезваниваю Ларри. Отвечает уставший старческий хрип, но это Годони. «Извини, сынок, что так затянул. Съёмку перенесли на послезавтра. И ещё, мои парни тебе не помогут, без обид, мальчик мой, - молчит и дышит, как дышат перед смертью, - приболел я, так что звякнет тебе Соломон. Пока, сынок». Годони кладёт трубку, гудки кажутся до неприличия короткими и торопливыми. На следующий день звонит Соломон Траск. «Килоди, ты?» - спрашивает. Я, кто же ещё. «Завтра в шесть уходит машина от здания «Генц Стар». Ждать не будут». - «Что с Годони?» - спрашиваю. «Не важно». - «Соломон, что с Ларри?» - «Второй инсульт. Еле ходит. Знаешь, он вообще-то не просто так в лес залез и дела забросил». - «Жить будет?» - «Увидим». Разговор обрывается. Выхожу на воздух, покупаю «Генц Трибун». На первой полосе статья о последствиях кровавой разборки в Речном порту. Схлестнулись две банды, десятки погибших. Началось.
Заглядываю в кафе, Элена как всегда на месте. Подхожу к ней ближе и шепчу на ухо, что буду ждать её после работы. Она заканчивает в девять, и я предлагаю прогуляться. «Будем терять время?» - «Мой номер в «Серпенто» тесный, но кровать в нём широкая». - «Вот и пошли». Заваливаемся в гостиницу, оказываемся в кровати. Первый поцелуй пугает: опасаюсь увидеть её боль, может родных или близких, которые желают ей горя. Боюсь заглянуть в её жизнь, где есть место мести или зависти со стороны подруг, друзей. Страшусь разглядеть чью-либо ненависть к ней как к сономитке. Некто может возжелать её смерти, наложить проклятие, длань, которую снимает только смерть. Касаюсь её губ с замиранием сердца, и ничего не вижу. Абсолютная тьма. Губы жестковатые, но в целом приятные, как плотная сливовая кожура. Целую крепче, обнимаю и всё равно ничего. Зуверфы обленились, или я избавился от проклятия? Просто Элене ничего не угрожает. Тьма бывает успокаивающей. Я трахаю сономитку всю ночь, с перерывами на перекур, которые мы заполняем болтовнёй о всякой ерунде: вспоминаем любимые фильмы, книги и песни. Засыпаем под утро, задёрнув плотные шторы.