Дни напролёт я слушаю музыку по радио. Когда диктор заряжает очередную байку о творящихся в Генцеладе беспорядках, вызываю сестру, чтобы она сменила частоту. Я так загонял их, что радио переставили на тумбу, и теперь до заветного колёсика было рукой подать. Всё же я кое-что слышал о ситуации в стране. Беженцы повалили на юг, в тот же Сент-Вален. Ещё в Ндлах, Кореос. На забитый до отказа поезд в Маникур опять напали джемеры. Двести пятнадцать убитых, других ограбили. В Генцеладе продолжаются столкновения фаланги дозора с протестующими против гипер-лигата Фрая. Супер-дроты получили команду бить на поражение, в город вошла боевая техника. Задранные до небес цены на апатиниум вынудили Синклит вернуться к углю, использовать керосин и дрова. Дороги опустели - нечем заправлять баки. С прилавков исчезли деликатесы, а теперь хрен найдёшь хлеб или сахар. Штарбайн тоже бастует: цехи стоят, требуют вернуть зарплаты, которые местный гипер-лигат урезал из-за экономии для покупки апатиниума. Возникают стихийные движения, в том числе и мародёрские. Врываются в зажиточные дома, крушат и выносят богатства. «Грязный торг», говорят, сейчас единственное место, где можно купить бутылку настоящего исиудского вина и не отравиться. Про «Дарвик Апарт» молчат, как и про Джулию. Хотя нет, всё же прошла новость, что компания, принадлежащая теперь Оло, «сменила вектор поставок на южное направление». Проще говоря, торгуют с сономитами, с Регентством, и берут цену вдвое ниже, чем у Конфедерации. На политическом горизонте всё чаще звучат призывы к захвату власти. Выступает с провокационными лозунгами некий Леонхард Хансен. Совпадения случаются сплошь и рядом, но когда речь заходит о политике и криминале (что едва ли разнится), верить в них не приходится. Я и раньше читал о Леонхарде Хансене, как раз в его организации «Юнфер Хансена» кирпич за кирпичиком выкладывала путь наверх любовь моей юности. Догадки подтвердил Рензо. Да, Леонхард - это старший брат Магнуса, который с острой болью воспринял весть о его гибели. И возложил труп на алтарь борьбы с гипер-лигатом, демонстрируя людям бессилие Синклита в борьбе с преступностью. Как-то я увидел в газете фото Магнуса-старшего. Лопоухий, с треугольной острой белой бородкой и блестящий лысиной. Он позировал фотографу, рассевшись в мягком, расшитом золоте кресле. В пальцах дымилась сигара. Костюм сидел на нём, как на боге моды, а в туфлях, почти наверняка, можно было рассмотреть своё отражение. На вид лет пятьдесят пять. Поза властная, как у человека, не терпящего компромиссы. Увлекаться подковёрными играми не было никакого желания, как и многим людям, которые страдали от тупорылого насилия и бесхребетности фаланг. Последние не знали, за что браться, а кого оставить в покое. Начинался хаос.
Под вечер очередного скучного дня ко мне заходит Рензо. Вид помятый, не выспался, устал. Валится с ног и опускается в неудобное древнее кресло из осиновой стружки, которое уже рассыпается. Но для Рензо, кажется, лучше не придумаешь: он и сам того гляди развалится на те же опилки. Так что вместе с креслом мой древесный приятель смотрится более чем гармонично. Его сапфиры подо лбом как-то притухли, вид не такой нахальный, и задорной усмешки тоже нет. «Чего не весел - хрен повесил?» - спрашиваю, раскуривая в распахнутое окошко трубку. Моя прихоть умирающего, которую милашка медсестра исполнила без вопросов. Гашиш обжигает грудь, вырывается дикий кашель. Вспоминаю Бипстона Круза. Мы бы с ним сейчас составили дивный дохающий дуэт. «Заткнись, доходяга! - огрызается Атлас, - ты жрёшь вообще?» - «Беспокоишься о моём аппетите? Не кажется ли тебе, что это бессмысленно?» - «Если не начнёшь есть, что приносят, я сам залью тебе суп в глотку, ты понял?» - «Так точно, офицер». - «Да какой там, - отмахивается он, - отслужился». - «Ну-ка, поподробнее?» - «Криминальную фалангу сократили. Набирают новых людей. Приказ спустили сверху, а детали, ясное дело, спустили в унитаз. Начали с меня. Сам знаешь, почему». - «Что теперь?» - «Увольнение через пару дней. Разгребу вещички, подготовлю рапорт, приведу дела в порядок, чтобы передать другому». - «Сожжёшь всё?» - «Завтра же, - оживляется Рензо, - сгребу документы и спалю на пустыре!» Поднимаю палец вверх, что значит отличная идея. Жест, подсмотренный у аборигенов Стердастоса. «С Родензиром что?» - «После того случая в кинотеатре я распустил слух о невменяемом психопате-мстителе, который отстреливает бандюганов. Ты же, вроде как, был с ними связан. Дал его примерный портрет, шепнул кому положено. Болото зашевелилось, шишки встрепенулись - перепугались! Но никто его не засёк, и Родензир тоже. Я подозревал его в сговоре с Хансеном, но это вряд ли. Пусть Мирак и отморозок, но не самоубийца. К тому же чтит совет боссов, потому что у него всё по понятиям. Нет, Магнус расправился с Годони сам. Или в сговоре с кем-то ещё». - «С братом?» - «Не исключено». Входит медсестра. Она пугается, когда видит Атласа, роняет поднос со шприцом. Поднимает, просит меня прилечь. Говорю, что нужды нет, пусть идёт. Она всё понимает, извиняется, что побеспокоила, и удаляется. «И что, тебе дают вот так вот смолить гашиш?» - «Они не знают, что это гашиш». - «А я ведь скажу». - «Только попробуй, и будет некому слушать твоё нытьё». Рензо затыкается, прикрывает веки. Мы почти ровесники, но оба выглядим старше. Рензо не был женат, служил в авиации, получил ранение. После армии устроился в фалангу, участвовал в боксёрских поединках и спал каждый день с новой девочкой. При этом переживал отчаянное одиночество. «Неужели Эль Траск был хорошим другом? - вдруг спрашивает Рензо. - Я знал его, пусть и не достаточно, чтобы назвать приятелем. Я летал на «Варане», а он драил палубу авианосца. Когда мы что-то праздновали, он набирался круче всех пилотов, травил байки о боевых вылетах, задирался, дрался и чаще всего огребал мешок звездюлей. Не знаю, но мне казалось, что человек он говёный, если честно. Ты отомстил за него, поплатившись всем, что у тебя было и что могло быть. Почему?» Отличный вопрос, деревяшка. Знать бы самому, что переклинило в ту злосчастную ночь. «Эль был вспыльчивым и рисковым, - говорю, - но своих не бросал». - «Я ж разве спорю, - словно оправдывается Атлас, - личности меняются». - «Не мели чепухи! Переменчивы не люди, а условия. Промолчавший завтра, сегодня говорлив». - «И что, Эль стал чаще затыкаться?» Мотаю безволосой башкой, изрытой шрамами: «Трепался, пока не сдох».