Анна впивается в меня пронзительным призывающим взглядом. Изменилась, слишком быстро созрела. Скуластое, но ласковое личико, аккуратный нос. Она безмолвно упрашивает меня не пускаться в объяснения. Отшутиться, ляпнуть глупость. Ей не хочется знать правду.
- У каждого уважающего себя и своё ремесло лекаря есть секреты, - затягиваю привычную пластинку, - и разглашать их за праздным столом нет нужды. В том и кроется волшебство, что оно безмолвно. Некое таинство, если угодно.
- А-а, - мычит Стайл, - опять вы о призвании, о ремесле каком-то треплете. Вы ж молодой и прогрессивный человек, Инсар, чего изъясняетесь, как дряхлый дед? Или вы что, подумали, раз я не свеж и пьян, то нужно со мной вот таким чудным манером балаболить? Вроде как нормального языка и не пойму, что ли?!
- Папа, тебе хватит, - вмешивается Анна.
- Я сам решу, когда мне хватит! - гремит Стайл. Его молчаливые приятели подливают самогона в бокалы и пьют за моё здоровье. Своевременно, потому что меня захватывает страшный кашель.
-Холода, - объясняюсь, откашлявшись, - все кости промёрзли.
- Чем вообще этот Синклит думает? Жопой?! Я им говорил же, и не раз, что ни в коем случае нельзя этому ушастому хрену давать выступать! И шептал Фраю, что в Синклите полно кротов, которым не терпится подточить нас, разрушить!
Рензо нагибается ко мне и шепчет: «А вот это уже любопытно».
- Ремесло, значится, да? Ты ведь о нём, проклятом, обмолвился? - тыкает в меня куриной костью Стайл. - Слушай сюда. Ремесло драное - это улиточьи делишки. Из-за сраных ремесленников мы платим собственными жизнями за кошмар, который творится, считай, под носом!
- Вы про чьи сейчас носы, Росс? Ваш далековато от центра города! - ввинчивается Атлас.
- Шу? Ты вякнул, Атлас, иль мне почудилось? Попёрли из фаланги, а теперь чего? Побираешься? Не гундось мне тут, понял?! Мои окна выходят куда надо! И нос мой там, где ему быть назначено властью священного Синклита! Я говорю об народе, тупая ты рожа, и о нём только и пекусь!
Анна просит прощения, встаёт из-за стола, берёт отца под руку и уводит, как нашкодившего ребёнка. Мы с Рензо ещё выпиваем, перебрасываемся пустыми фразами с гостями Стайла, идём к себе. Комнатка для гостей уютная, опрятная. Принимаю душ, ложусь в постель. Входит Анна. На ней ночнушка. Она без слов запирает замок и укладывается рядом со мной.
- Вы что задумали? - спрашиваю, уступая краешек кровати разгорячённой девушке. Её кожа блестит от выступившего пота, хотя в особняке не жарко.
- Инсар, простите, - сбивчиво тараторит она, - но после того случая на дирижабле я не перестаю думать о вас, вижу во снах, представляю, как вы овладеваете мной. Гоните, но я никуда не уйду.
- Анна, ваш отец будет не в восторге!
- Плевать! Не слушать же всю жизнь старого пьяницу.
Анна лежит ко мне спиной, лица не вижу. Дрожит.
- Нервничаешь?
- Невероятно, - признаёт и поворачивается, - что с тобой?
- Умираю.
- Глупости, - отметает она и гладит лысину, - ты не можешь умереть. Я же ещё жива, и благодаря тебе.
Целует в губы, но не торопится, смакует.
- Твоя одержимость мною - это побочный эффект, - говорю, - пройдёт. Не делай того, о чём потом станешь жалеть. Наверно, чему-то подобному учат девочек в храме Асмиллы, но совет не последний, вот увидишь.
- Ты - магик? Расколдуй меня, если не хочешь, чтобы я прижималась к тебе, - обнимает и целует, как заправская шлюха из «Сошуаля».
- Я не колдую.
- Или не хочешь? - покусывает соски, облизывает грудь.
Стягиваю ночнушку с её дрожащего тела. Проклинаю себя за двуличие. Чем хуже та медсестра, которая достаёт для твоего угасающего мозга редкие стимуляторы? Ничем! Тогда почему ты поддаёшься на ласки этой нежной, но совершенно чужой девчонки? «Не такая уж она и чужая, милый, - в уголке комнаты возникает вездесущий фантом Джулии, - часть твоего нутра уже побывала в ней. Интимней не вообразить, дорогой. Глянь, какая ключица, плечи. Со мной ты подобные фокусы не выделывал, Инсар. А всё ноешь, что помираешь. - Цыкает, приближается к взмокшему, раскрасневшемуся лицу Анны. - Невиданная самоотдача и страсть. Ух, Инсар, ты сорвал куш. Снова. Не профукай и эту прелесть». Испаряется, когда я кончаю в Анну. Она заваливается рядышком, забрасывает на меня ногу. Её маленькая грудь ходит туда-сюда, на губах застывает немая благодарность.
- Боялась, что сойду с ума, - шепчет, - но ты пришёл ко мне.
Хочется что-нибудь сказать в ответ, что-то мудрое, небанальное. Но воображение подводит. Я только что переспал с молоденькой одурманенной девочкой, которая ужасно устала от компании своего дурного отца, мечтает сбежать, но не может, потому что связанна путами ответственности. Всё проще, чем кажется. Философствовать здесь занятие неуместное. Иду в ванну, но до раковины не добираюсь. Из последнего вижу надвигающийся борт керамической ванны, а затем темнота.