— Лозняк, поцелуй меня.
— Что?
— Поцелуй. Ты можешь? — говорит она по-прежнему очень серьезно. Кажется, на моем лице почти что испуг. Потом она опускает глаза.
— Вот. Никто не целовал меня. В детстве у мачехи росла. Потом… Потом дикаркой стала… Глупая! Все мечтала… И вот… Все.
Очень нерешительно я обнимаю ее за плечи и тихонько касаюсь губами ее щеки в уголке губ. Потом отшатываюсь. Гляжу в глаза. Они по-прежнему — очень печально строгие. Я не понимаю, что делается со мной. А она мягко, но решительно обхватывает мою шею и целует в щеки, в шею, в глаза… Затем, отшатнувшись, вдруг руками закрывает лицо и содрогается от плача.
Я сижу, пораженный непонятным. Растерянный. Испуганный. А она, уткнувшись лицом в коленки, все всхлипывает. где-то вверху плывет тяжелый гул. Самолеты? Чьи? Я не гляжу.
— Люся! Люся! Что с тобой? Потерпи! Не надо.
И она вдруг обрывает плач, коротко взглядывает на меня серьезными большими и мокрыми от слез глазами. Как-то вдруг успокоившись, говорит:
— Ничего. Все. Прости…
— Люсенька! — я хватаю ее за руки. Что-то вдруг только теперь осеняет меня, но Люся поднимает голову. Я тоже…
Гул быстро растет. Наполняя собой поднебесье, он растекается по всей шири земли. Тревожно сжимается сердце. Конечно, это их самолеты. Они идут на деревню. Идут ровно и тяжело, поджав по-гусиному короткие лапы-колеса. Их много, и я не считаю их. Я вижу только, как трое их с хвоста этого каравана ложатся на крыло и, коротко блеснув пропеллерами, сворачивает на нас. Люся, вскрикнув, кидается мне на грудь. Я, всем телом ощущая быстро нарастающий вой, толкаю Люсю в угол и хватаю автомат. В тот же миг первая бомба выбивает из-под ног землю. Вскочив, я кидаюсь в угол, спиной закрываю Люсю. Я чувствую, как она с каждым взрывом вздрагивает. Вздрагивает земля. Вздрагиваю я. Бомбы рвутся по три сразу.
«Тр-р-рах! Тр-р-рах! Тр-р-рах!» — земля крякает во всю глубь, кажется, треснет, как огромный перезрелый арбуз.
Я напрягаюсь — рев приближается, визг — и снова «тр-рах!», «тр-рах!».
Девять взрывов рядом. Вокруг еще падает земля, сверху оседают тучи песка, поднятого бомбами, рев глохнет, но сразу нарастает снова. Сквозь пыль не видно самолетов, но кажется, они уже уходят в пике. Я слышу, как отрываются и вместе с ревом летят на нас бомбы. «Тр-рах» — бьет где-то по окопу Кривенка. Сразу же новый визг — «тр-р-рах». Я жду захода третьего пикировщика. Должны же у них кончиться, наконец, эти проклятые бомбы.
Третий «лапотник» несколько запаздывает, пыль успевает осесть, пока он заходит от солнца. По взрытой огневой мелькает сначала его стремительная тень, и вдруг пронзительно визжат бомбы. Они рвутся несколько сбоку, и у меня появляется надежда — уцелеть. Гул отдаляется — теперь надо ждать пехоту. Я отстраняюсь от Люси, она вскидывает голову — с ее волос сыплется песок, оба мы в земле. Убитых забросало также, из-под глыб торчат одни только ноги. У Панасюка, видно, осколком распорот ботинок, из которого вылез клок грязной портянки.
Я отряхиваю песок с автомата и вскакиваю. Бруствера нет, укрытие завалило землей, подбитая пушка скособочилась, а станина задралась сошником вверх.
Немцы! Они бегут из траншеи в поле, дальше нам в тыл, к деревне.
Видно, как болтаются ремни их автоматов. Двое ближних осторожно пригибаются и на бегу поглядывают в нашу сторону. Я дергаю рукоятку и, быстро прицелившись, стреляю раз, второй, третий. Однако немцы все бегут. Видно, для автомата они далеко. Но почему молчит пулемет? Неужели?..
— Кривенок! Кривенок! — кричу я. — Огонь! Слышишь, огонь! — Я вижу его — он жив и сидит в углу своего также полузасыпанного и обмелевшего окопа, почерневший, как цыган, и осоловело смотрит на меня. Рот его открыт, на лице гримаса отчаяния.
— Огонь! Видишь? Кривенок!
— К черту! Все к черту!!! — вдруг кричит она таким голосом, от которого у меня содрогается сердце, и вскакивает. Он вытаскивает из земли голые, без сапог ноги, и, шатаясь, вылезает из окопа к нам. Пулемета его не видно.
— На черта сидеть! Хватит! Прорываться! Слышишь? — кричит и ругается он, вваливаясь в наше разрушенное укрытие. Я в замешательстве прикусываю губы. Кривенок хватает возле моих ног гранаты, Люсин автомат.