— Снимай!
Он дергает его за рукав тужурки, австриец будто не понимает, на лице его — растерянность.
— Шнеллер! — бросает Иван.
— Шнеллер! Шнеллер, руссо! — торопит его из сосняка Джулия. И австриец с непонятной тоской в глазах снимает с себя тужурку. Иван почти вырывает ее из его рук — он понимает, конечно, что это черная неблагодарность, если не хуже. Но иначе нельзя.
Он бросается в сосняк, где его нетерпеливо поджидает Джулия, и в последний раз оглядывается. На тропинке растерянно замерла старческая фигура в подтяжках.
Они опять ошалело бегут вверх.
Сосняк оканчивается, они выбираются на травянистый пологий косогор у верхней границы лесов. Вверху присыпанный снегом хребет. Подъем упирается в крутую, почти отвесную скалу.
Беглецы сворачивают в сторону и бегут вдоль этой стены. Все время его точило сомнение в отношении австрийца, от которого теперь можно было ждать разного. Но что Иван мог сделать? Разве он грабитель с большой дороги — зачем бы ему останавливать этого человека, направлять на него пистолет, отнимать хлеб? Зачем бы ему пойти на это, если бы не фашизм, не война, не плен с тысячью мук и унижений. Они вынудили его и на это унижение, и оттого он еще более ненавидел их.
Наконец впереди в стене узкая расселина. Продравшись через заросли рододендрона, они вбегают в эту расселину. Это глухое дикое место: мрак, клочья травы, кости внизу; вспугнутая людьми, вглубь ущелья бросается какая-то птица.
Иван останавливается, поджидая спутницу. Она устало подходит к нему, на ее оживленном лице теперь — испуг и ожидание.
— Парка мадонна! Ми уходиль, да? Он нетерпеливо:
— Давай быстрей!
— Что есть бистрей?
Он не отвечает, она подбегает к нему и оба по камням торопливо пробираются дальше.
— Много карашо фатэр! Комунисто фатэр! — оживленно говорит Джулия, имея в виду австрийца.
— Какой там коммунист! — бросает он. — Человек просто.
— Си, си, человек. Бене человек.
Она вырывается несколько вперед, и он впивается взглядом в буханочку у нее под мышкой. Она, почувствовав этот взгляд, оборачивается.
— Эссен? Хляб, да?
И, на ходу быстро отломив край буханки, протягивает кусок ему. Он берет и сразу же проглатывает, только раздразнив тем свой голод. Джулия, поняв это, останавливается, приседает и на коленках отламывает от буханки больший кусок. Крошки она бережно собирает с полы куртки и бросает себе в рот.
Иван нерешительно берет, подумав, разламывает на две части и, будто взвесив эти части в руках, одну протягивает ей. Она, усмехнувшись, берет.
— Данке. Нон: грацие — спасибо!
В глазах у нее признательность. Он, вслушиваясь, быстро жует на ходу.
Они быстро пробираются по расселине дальше. Джулия впереди. Оба глотают слюну. Вдруг она резко поворачивается к своему спутнику.
— Руссо! Давай все-все манджаре! Согласие, си?
В глазах ее прежняя озорная живость, пальцы впиваются в обломанную буханочку. Иван почти в испуге бросается к ней и вырывает хлеб.
Джулия удивленно вскидывает брови, а Иван быстро завертывает хлеб в тужурку — дальше от глаз. Вдруг она громко смеется.
— Ты что?
— Руссо правилно! Джулия нон верить хлеб. Слово — верить, любовь — верить. Хлеб — нон верить. Джусто руссо!
Смеясь, она подходит сзади и легонько касается ладонью его лопатки. Он от неловкости поводит плечами.
— Ладно! — бросает он, намереваясь прыгнуть с камня. В это время сзади тишину вспарывает первая длинная очередь.
Оба в испуге замирают в расселине, при этом она жмется к нему и он не замечает того, сам прижимаясь к скале. Сзади доносятся очереди, крики. Пули, однако, сюда не долетают и тогда испуг у беглецов проходит, уступив место недоумению.
Иван бросает на камни тужурку и быстро карабкается по отвесному склону вверх, чтобы выглянуть из расселины. Джулия, оставаясь внизу, широко раскрытыми глазами следит за ним.
Кое-как вскарабкавшись по скале, он видит, как на опушке сосняка возле усадьбы лесничего мечутся несколько мотоциклов, которые из пулеметов бьют вверх по склону. Иван продвигается несколько выше и в сторону, и тогда ему становится видно, что немцы стреляют по одинокой фигуре в полосатом, которая то бежит, то падает, чтобы тут же снова вскочить. Иногда человек оглядывается, иногда вроде кричит.
— Руссо! Руссо! Что смотришь? Руссо! — нетерпеливо притопывая на камне, спрашивает Джулия.