— Нам же еще выбираться отсюда. А к местным на поклон за трактором идти не хочется, — задумчиво окинув взглядом просторы заснеженного поля, сказал он.
Я вышла из машины и тут же почти по колено провалилась в снег. Представив, как мне идти по полю, а потом и по лесу к избушке, обрадовалась своей предусмотрительности. Да, высокие резиновые сапоги — не самая изящная обувь, но в этих условиях самая подходящая. Я обошла машину, открыв заднюю дверцу, подхватила приготовленный рюкзак с едой и термосом с чаем. Вовка помог его одеть.
— Так, вот тебе кофе, — я стояла рядом с машиной и давала Володьке последние инструкции, указывая на плотно набитую сумку. — Если проголодаешься, то тут мясо, тут помидорки, картошка, хлеб. Здесь салфетки, вилки. Здесь, — я хлопнула ладонью по второму рюкзаку, — плед и подушка, если захочешь поспать.
— А я-то думал, что же там в сумках, — пробормотал Вовка. — А тут запасы. Не помру ни от голода, ни от холода…
— На то и расчет, — улыбнулась я. — Все, забирайся обратно и жди меня. Если что, — звони. Вопросы есть?
— Есть, — кивнул Володька. Вид у него был очень серьезный.
Я выжидающе посмотрела на него, ожидая продолжения.
— Тина, когда ты начнешь замечать меня?
Ничего себе заявки.
— Не поняла, — искренне призналась я.
— Объясняю, — сурово сказал он, сгреб меня в охапку и поцеловал. Боже мой, что же это творится…. Неужели правда? Неужели дружба и для него давно не дружба? Даже поверить боязно в то, что это происходит не во сне…
— Поняла? — спросил он через минуту, заглядывая в глаза. Взгляд был таким нежным, любящим… Мое сердце, и до того аритмичное, кажется, сошло с ума. Любит… Неужели… Я вглядывалась в его лицо, глаза. Володька улыбнулся, я почувствовала, что и сама улыбаюсь. Любит… Не могу поверить, может, мне это снится?
— Поняла? — еще раз спросил он.
— Нет, — я чуть качнула головой.
В его глазах мелькнуло недоумение.
— Объясни еще раз, пожалуйста.
— С удовольствием, — тихо сказал он и поцеловал меня снова.
Какое счастье… А мы ходили друг вокруг друга и не замечали очевидного… Как долго дружба мешала любви. Как долго…
— Я люблю тебя, — прошептала я, обнимая Володьку.
— Вот так просто взяла и сказала? — притворно удивился он. — Не дожидаясь моего признания?
— Просто сделала логичный вывод. Не любил бы, не целовал бы, — ответила я, целуя его.
— Я люблю тебя, Тина, — сказал Вовка через пару минут. — Ты для меня всё.
Расстались мы где-то через полчаса. Целовались в машине. Какие мы все-таки дураки.
— Тина, может, ты никуда не пойдешь? — спросил Володька. Правда, это была больше просьба, чем вопрос. С каким бы удовольствием я осталась… Но есть вопросы, на которые мне нужны ответы.
— Надо, Вовка, надо. Но я скоро вернусь, — пообещала я и вышла из машины.
До полянки добралась без приключений и в отличнейшем настроении. Как-то даже забыла, что я, вообще-то, ругаться с Емельяном ехала. У заснеженных развалин избушки меня поджидали трое: леший, русалка и домовой.
— День добрый, — поздоровался он, с усмешкой поглядывая на меня исподлобья.
— Добрый, — откликнулась я. Весь боевой настрой давно куда-то улетучился, осталось только любопытство. Мда, и как теперь ругаться?
— Может, кто-нибудь расскажет мне, что это за история с Милой в городе, с приворожением Володьки?
— Отчего ж не рассказать, теперь самое время, — кивнул Емельян. — Но для начала, Алевтина Петровна, позволь тебя поздравить.
— С чем? — насторожилась я.
— С тем, что ты теперь настоящая ведьма, полностью открывшая свою силу, скажем откровенно, немалую. А еще со скорой свадьбой.
— Спасибо…, наверное, — несколько смутилась я. Разговор шел совсем не так, как я представляла.
— Знаю, последние месяцы были для тебя нелегкими, но иначе было нельзя, — словно извиняясь, продолжил домовой.
— А вот с этого места поподробней, пожалуйста, — попросила я.
— Само собой, — кивнул Емельян и улыбнулся. — У тебя, как у семейной ведьмы, есть обязанности. На тебе держится семья, родственные связи, благополучие каждой отдельно взятой ветви семьи. И ты, берегиня, должна хранить семью, пока новая ведьма не войдет в силу. Даже после смерти, как Тикуса Владимировна.