— Корнфлауэр! Что это, по-твоему?!
Откровенно говоря, это был хвост — шикарный двадцатисантиметровый крысиный хвост, торчавший из копчика. По-видимому, процесс метаморфоз завершился на пару секунд раньше положенного, в результате чего бедный Фредди остался с хвостом, как другие остаются с носом. Как я ни доказывал ему, что он сам виноват в передозировке, огромного синяка под левым глазом мне избежать не удалось. Ну и пусть. Зато теперь я всякий раз получаю море положительных эмоций, когда пытаюсь представить, каким образом Фредди объясняет своим многочисленным любимым женщинам появление этого странного атавизма. Кроме того, еще одним положительным моментом этой истории стало то, что мы с Фредди от греха подальше перестали смешивать разнородные алкогольные напитки и вообще почти что перешли на один только пармалатовский апельсиновый сок.
Если вас вдруг заинтересуют какие-нибудь подробности, приходите к нам на пятачок, потолкуем. Сейчас у нас на Горбушке собственная палатка, в которой мы кроме компакт-дисков и видеокассет торгуем банданами, сапогами-казаками и кожаными куртками-косухами. Найти нас в ряду легко — наша палатка украшена внушительной вывеской «АУДЕО — ВИДЕО». Дополнительный ориентир: в витрине палатки висит большой красочный плакат, художественно исполненный Фредди — «Стиль Жизни и Смерти от Харррррлей Дэвидсон!!!!!!»
© В. Мидянин, 2001.
МИХАИЛ ХАРИТОНОВ
Теперь мы их похороним
12 мая 1971 года. Москва, утро.
Демонстрацию решено было провести прямо в лаборатории.
Напрасно профессор Боровский названивал во все мыслимые и немыслимые инстанции, доказывая, что это парализует нормальную работу Института как минимум на неделю. Ничего не помогло. Дорогому товарищу Леониду Ильичу Брежневу остро приспичило взглянуть на все самому.
Дорогого товарища, впрочем, тоже отговаривали. Очкастые референты из цековского аппарата даже успели настрочить докладную, в которой доказывалось, что разработки Боровского в высшей степени сомнительны. В ход пошли даже придирки к родословной почтенного профессора: родители его были родом из Бердичева, известного еврейского местечка, имели в Израиле дальних родственников и к тому же назвали сына Иосифом — наверняка ведь не спроста, а в честь одиозного библейского персонажа… Но ничего не помогло: Брежнев заявил, что сам разберется, кто тут скрытый сионист, а кто просто мутит воду, вместо того, чтобы заниматься делом.
Особой проблемой оказалась охрана. Генсек откровенно не любил топтунов, но при этом очень заботился о своей безопасности. Он-то хорошо знал, как в свое время отправил на пенсию Никиту Хрущева — и ту роль, которую сыграли в этом деле эти неприметные человечки с грубыми лицами. В результате здание Института было буквально нашпиговано людьми с оружием — но только не тот коридор, который вел в лабораторию профессора Боровского.
Тот же день, то же время. Вашингтон, вечер.
Демонстрацию решено было провести прямо в лаборатории.
Напрасно профессор Боровски отправлял факсы во все мыслимые и немыслимые инстанции, доказывая, что это парализует нормальную работу Института как минимум на неделю. Ничего не помогло. Президенту Соединенных Штатов Америки Ричарду Милхаузу Никсону было необходимо увидеть все своими глазами.
Господина президента, впрочем, тоже отговаривали. Высоколобые аналитики из Администрации даже успели подготовить аналитический отчет, в котором доказывалось, что разработки Боровски в высшей степени сомнительны. В ход пошли даже придирки к родословной почтенного ученого: родители его эмигрировали из-под Жмеринки, находящейся на советской территории, имели подозрительные знакомства в левых кругах и к тому же назвали сына Йозефом — наверняка ведь не просто так, а намекая на кровавого кремлевского диктатора… Но ничего не помогло: Никсон заявил, что сам разберется, кто тут скрытый сталинист, а кто просто портит воздух, вместо того, чтобы работать.
Отдельной проблемой оказалась пресса. Президент откровенно не любил журналюг, но при этом очень заботился о своей репутации. Он-то хорошо знал, как на предыдущих выборах Джон Кеннеди обошел его на повороте — и ту роль, которую сыграли в этом деле эти развязные людишки с плохими манерами. В результате здание Института было полностью открыто для людей с фотокамерами — но только не тот коридор, который вел в лабораторию профессора Боровски.
Тот же день, то же время. Москва.