Это был пугающе огромный жбан с инвентарным номерком. Рядом лежала записка: «Мотя! Это — жбан. Отнеси его в ангар и сравни с «Шизорангом». С приветом. Гений».
Горловина посудины зияла бездонной чернотой. Стажер из робости слабо крикнул в нее и отшатнулся от утробного рыка в ответ. Кряхтя, он отволок жбан в ангар и, ругая свою интеллигентскую вылазку, свой, простите, галилеев комплекс, допоздна ползал по «Шизорангу», сравнивая. Однако инвентарный номерок на нем так и не обнаружил.
Матюхин сбросил в узкий люк рюкзак и, обняв кайло, прыгнул следом. Он уже устраивался в лужементе, когда сверху, вдавив голову его в плечи, грохнулся рюкзак. Матюхин изумился и вышвырнул его назад. Ему всегда хватало одного рюкзака. Он задраил люк.
— С богом, — сказал он. Плюнул через плечо на альтиметр, постучал по дереву и стартовал.
В чреве катера раздались ужасные звуки (Матюхин поежился), потом «Шизоранг» заржал и полетел рысью.
Принцип движения «жбанолета» Матюхин представлял себе хорошо, особенно хорошо мог изобразить это звуками. Что он и сделал однажды в бане звездолета. В пелене пара на миг повисла тишина, затем раздался хор крепких ругательств и плотная очередь звуков выстреливающих катапульт — видимо, парившиеся асы-звездолетчики по звукам решили, что двигатель пошел вразнос и сочли за благо как можно скорее унести ноги. В суете Недолея сбили с ног, он рухнул в чью-то лохань и в ней съехал с пандуса к ротопульту, едва не свалившись в атриум. Когда пар рассеялся, Недолей обнаружил, что зал бани пуст, а пол усеян многоцветными мочалками. Озадаченный таким поворотом Матюхин хотел было вылезти из лохани, чтобы во всем разобраться, но тут выключили гравитацию… Вид проносящегося с бесконечным криком вдоль главного коридора голого стажера Матюхина в лохани с роскошным водопенным хвостом, его круглые глаза стали фирменной видеозаставкой блока корабельных новостей, передаваемых на Землю.
Катер завис над Синяком, сделал типовой разворот и вдруг, как вязанка дров, упал на сто мегаметров.
Матюхин кряхтя вылез из машины и опустил черный светофильтр. Все было так, как рассказывал капитан. Синяя поверхность грохотала под подошвами скафандра. Тонны тишины лежали на этой планетке, спекшейся как ядро. Кряхтя, Матюхин уселся на «третий глаз» и задействовал экспресс-лабораторию. Хотя было ясно даже и ежу, что никакого алямезона здесь нет. Он скучающе огляделся. На всякий случай он заглянул в окошечко походной лаборатории. Ежик, натасканный на изотопы алямезона, спал, свернувшись шариком, и, так сказать, не ловил мышей.
— Спит, колючая задница, — ласково проворчал Матюхин.
Вздохнув, он побродил вокруг «Шизоранга», ударами ботинка проверил катафоты, побросал в экспедиционный ящик несколько тонн образцов и вскоре стартовал. «Приключение, конечно, — кряхтя и зевая думал он, — хотя все равно рутина». Он заложил вираж. Одиночество и близость к звездам настроили на философский лад: «Зачем нам нужны эти звездные скопления, туманности? Стоит ли ковыряться в дружной чете хора светил? Быть может, истина — это коньячок и сигаретка в кресле-качалке? «Когда люди, кряхтя, узнают, что движет мирами, Сфинкс, кряхтя и кашляя, засмеется, и все живое на Земле накроется медным тазом». Кстати, а где мой рюкзак?» Матюхин начал озираться. Рюкзака нигде не было. Вот это приключение! Стажер уже начал представлять, как на Синяке его рюкзак подберет высокоразвитая цивилизация и по содержимому рассчитает выдающийся интеллектуальный уровень землян. Как владельца рюкзака, его наверняка выберут парламентером в грандиозном контакте двух галактических рас… Матюхин почувствовал, что краснеет: «А не оставил ли я в рюкзаке свежий «Пентхауз»?»
Катер влетел в армогидродемпфирующий створ «Ильи Муромца». Матюхин вылез из горловины люка. Рюкзак валялся на пандусе. Стажер с облегчением вздохнул.
Мужественно дрожа, Матюхин вошел с докладом к капитану. Капитан ждал его и тоже волновался. А когда он волновался, то всегда что-нибудь теребил в руках. Вот и сейчас в его пальцах нервно кувыркалась каменная монетка с дыркой посередине, вытесанная неизвестными клептоманами с Фиджи.
— Ка-ка…пи-пи…та-тан, — заикаясь и страшно волнуясь начал Матюхин. — Ко-ко… со-со… же-же… ле-ле, — он покачал головой и развел руками, будучи не в силах сказать что-либо еще. Он написал в блокноте: «Топлива нет. Матюхин». Подумал, и приписал восклицательный знак.
Капитан выхватил записку и до макушки налился темной венозной кровью:
— Крайцхагельдоннерветтернохайнмаль!!!
Матюхин зажмурился. Ему показалось, что капитан сейчас запустит в него огурцом или просто шарахнет видеофоном. Однако кэп взял себя в руки. Но у него тут же отвисла челюсть.
— Что это у вас? — сипло спросил он. — Где вы подцепили эту мерзость?
— Ка-ка… ку-ку мерзость? — закрутился на месте Матюхин, осматриваясь.
— Да стойте вы, не вертитесь! — гаркнул капитан и так резко подскочил к Матюхину, что нос его едва не оказался в зубах стажера, и хищно схватил что-то с воротника.
— Как к вам попала эта муха?
Капитан пристально смотрел в лицо стажеру. Зрачки его жутко сужались и расширялись. Души человеческой не было в этом взгляде.
— Какая муха? — пролепетал стажер в ужасе, мелко крестясь.
— У вас что — нет биобаррикады? Или вы не приняли «амебу жизни»? Почему к вам липнут мухи?
Капитан держал в руках муху, монету с дыркой, пятился, доставал бластер и набирал номер Альбертаса Пыжаса. Матюхин дернулся.
— Вы стойте где стоите! — рявкнул капитан. Вороненый ствол никелированного бластера плясал в его руке. — Черт, — ругался капитан, — что за номера у них там на третьей палубе?! Три-два-два? Или два-три-три?
— Медиколога в рубку! — дозвонился он наконец.
— Минуточку, капитан, — обиженно отозвался видеофон. — Я сейчас занят. Я тут…
— Срочно, черт побери!!! — заорал капитан, размахивая бластером, словно комиссар маузером.
Испуганный Пыжас тут же вошел в рубку.
— Что случилось?
Капитан молча сунул ему под нос муху. Пыжас вскинулся было и застыл.
— Откуда?.. — только и смог произнести он. Капитан мотнул головой в сторону космоса.
«Мы не одни!», — мелькнула мысль, но Пыжас тут же вспомнил, что они давно не одни. Уже лет двадцать. Просто в глубине души не до конца веришь в разумные кристаллы и мыслящие растения, в эти минерало-овощные — как выразился Авдей Мухоморов, гуру ксенофобов Земли — цивилизации. Но почему-то перспектива заиметь братьев по разуму неотличимых от мух вдохновляла еще меньше. «Мухоморов. Символично. Представляю, как покоробит старика образ Чужих».
Впрочем, Пыжас тут же укорил себя за неоправданную вспышку ксенофобии. Мухи пока еще не сделали никому ничего плохого. Правда, размножаются они, как паника на бирже.
Как честный врач, давший галактическую клятву Овсова-Панкратова о превосходстве разума над формой, цветом и остальными расовыми предрассудками вроде зоогамии, ксенофилии, гомогенеза и прочих псевдоподий, Пыжас со вздохом достал карманный набор ксено-тестов. Капитан уставился на него, как на безумного. Что делать, иногда, чтобы понять чужой разум, надо распрощаться со своим. Однако к счастью муха проигнорировала теорему Пифагора, таблицу умножения и длину волны излучения атома водорода, а также памятку «О правах человека», показанную Пыжасом по ошибке. Муха была мохнатая, противная и восьминогая. Пожалуй оно и лучше, что это просто насекомое.
Капитан поднял муху за крыло. Муха отвратительно зажужжала и забилась. Пыжас глотнул. И тут же сплюнул.
— Вы хотите, чтобы я произвел вскрытие?
— Чье? — мрачно спросил капитан, считая мухины ноги…Семь, восемь — прав был Аристотель!
— Как — чье? Ее.
— А я думал — его, — кивнул капитан на Матюхина. Тот спал с лица и начал оседать. — Это он занес к нам муху. Я хочу знать, представляет ли она опасность для земной жизни. Если да, то после ужина я взорву корабль. Но только после! Повар вскрыл НЗ… Сегодня на ужин ма-аленькие биточки. Вот такие, — капитан двумя пальцами показал медикологу.