Пыжас сунул муху в карманный экспресс-анализатор. Анализатор загудел. Пыжас посмотрел на осевшего стажера.
— А вы, молодой человек, бегом мыться. В трех водах. — Пыжас посмотрел на капитана. — В шести водах.
Капитан смотрел на стажера в упор и явно что-то прикидывал. Нехороший был у него взгляд, оценивающий.
— Вообще, поживите пока в ванной, — заключил Пыжас, выталкивая Матюхина в дверь.
Стажер исчез.
— Подождем, что скажет техника, — сказал Пыжас. — О, да у нее температура!
— У кого?
— У мухи.
— Что?!
— И гипертония.
Анализатор вдруг раздулся как шарик и взорвался. Черная вьюга закружилась по рубке. Это были мухи. Тысячи, десятки тысяч мух. Их повалило и покатило черной массой, сшибая мебель как кегли. Это было как-то унизительно.
— Что за чертовы шутки, Пыжас?! — орал капитан, размахивая бластером, как фея розой.
— Я тут при чем? — раздраженно огрызался Пыжас. Запутавшись в силовом кабеле, он боролся с ним как сыновья Лаокоона со змеями.
На шум в рубку заглянул жующий, в мохнатой кепке и темных очках, биолог Рудимент Милашкин.
Мухи с радостным воем устремились в раскрытые двери.
Милашкин присел, провожая их взглядом. Глаза его загорелись.
— Мухи! — восторженно шептал он, глядя на черную ленту биомассы, втягивающуюся в коридор. — Какой порядок, какое гомерическое шествие!
Хвост стаи исчез в недрах корабля. В рубке стало светлее. Оставшиеся твари дружно пожирали фикус, каковой фикусом не был, а являлся полномочным наблюдателем планеты Яй-Хо. Наблюдатель ругался по-яй-хойски и отстреливался спорами.
— Идиот! — заорал капитан, выскакивая из завала мебели. В руке его был огурец. Он прицелился им в Милашкина. Удивленно изогнув бровь, Пыжас с профессиональным интересом взглянул на капитана. Капитан покраснел, кашлянул и выбросил огурец. Он поставил обгрызенного наблюдателя в сейф, одернул китель, раздулся как рыба-шар и уставно прорычал по общей связи:
— Всем слушать сюда! Экстренное заседание штаба: Карамора, Сумерецкий, Умора, штурман, бортинженер, Переделкин, хозслужба — в рубку! Срочно! Всем остальным — ждать результатов экспертизы и пройти прививку от космической горячки. Одна нога здесь, другая вон там!
— А что, топтать — это идея, — проговорил Пыжас, охорашиваясь.
— Вот и займитесь, — огрызнулся капитан. — Болтаетесь без дела.
— Болеть надо больше, — спокойно возразил Пыжас. — Шучу.
— А что, капитан, — невнятно спросил биолог Милашкин, орудуя во рту титановой зубочисткой, — топлива еще нет?
Шкворень только поглядел на него.
— Молчу, молчу! — Милашкин отступил за сейф и стал решать логическую задачу: топливо кончилось, но появились мухи. Что делать?
Неожиданно биолог издал невнятное восклицание и, придерживая рукой кепи, невероятно длинными прыжками умчался за стаей мух.
— Мухолов, — процедил капитан презрительно. — Мух, видите ли, он не видел.
Дело в том, что после того, как полвека назад дед Шквореня сводил любимого внука на свою работу в холерные бараки…
Покосившись на Пыжаса, сидящего в кресле и невозмутимо мерившего себе пульс, капитан надел громадные ботинки от скафандра высшей защиты, похожие на недоразвитые бульдозеры, и начал топтать оставшихся мух, платочком смахивая их со стен и столов.
Коридор задрожал — приближался тяжелый топот. Несколько голов на разной высоте — от плинтуса до притолоки — возникли в приоткрытой двери. Это собрался штаб. Штаб остолбенел, не решаясь войти. Тут же поползли сплетни.
Заведя одну руку за спину, изящно взмахивая платочком, капитан кругами двигался по рубке. Что-то с треском лопалось у него под бронированными подошвами.
Штаб переглянулся.
Быстрее всех сориентировался прогрессор Мокасин Карамора. Он проскользнул в каюту. Притоптывая левой в такт капитану, но по причине отсутствия носового платка просто щелкая пальцами на манер кастаньет, он сделал круг и как бы невзначай спросил:
— Капитан, а что случилось? Кто-нибудь умер? Почему вы пляшете качучу?
— Да что ты, Мак! — страшно прошипел от дверей планетолог Эрул Сумерецкий. — Он же танцует русского.
Внезапно рубка наполнилась хриплым ревом и сиплым рычанием, вперемешку с замысловатыми ругательствами, смысл которых сводился к следующему: отчего же вы до сих пор стоите в этих замечательных дверях, горячо ожидаемые гости? Пришедший было в себя автопилот вновь с ужасом погрузился в беспамятство. Тем более, что датчики сообщали, что топлива как не было, так и нет.
Слова капитана подействовали. Во всяком случае стало ясно, что не только никто не умер, но и сам капитан жив-здоров.
— По местам! — весело гаркнул Мокасин Карамора, предупредительно заняв место подальше от капитана.
Все разом рванулись в рубку. Но тут случилось непредвиденное. Двери звездолета не были рассчитаны на передвижение по коридорам «свиньей», то есть клином, и потому команда застряла в дверях. Все бешено работали ногами, но с места не двигались. Капитан потерял дар речи, смотря на это безобразие, на это не достойное взрослых людей мальчишество, и начал медленно раздуваться, как рыба-шар. Глядя на него, в глазах штаба рос ужас перед следующей вспышкой гнева здорового капитана. Локти и пятки заработали усерднее. Косяк затрещал. Ковровая дорожка улетела далеко в коридор. К ногам капитана покатились оторванные пуговицы, полетели пряжки, какие-то пружинки.
Капитан взбесился:
— Доколе я буду глядеть на это безобразие?! Кучу-малу извольте устраивать в Музее внеземных физкультур, дети панспермии!
Если капитан раздувается в шар — это очень плохо, значит, дела совсем никуда, что будет с виновником — лучше не знать. Но если капитан упоминает процесс сотворения жизни, сформулированный одним продвинутым греком три тысячи лет назад…
Штаб это знал.
Кто-то упал внутрь рубки вместе с косяком, проход сразу расширился, и все влетели в помещение, мигом рассевшись за столом. Упавший был поднят, оторван от косяка и сунут на свободный стул — поближе к капитану.
— Дела наши хуже некуда, — мрачно начал капитан Шкворень, обводя всех взглядом, словно маяк пучком света шарил в ночной бухте. — Топлива нет. Корабль заражен мухой восьминогой морозоустойчивой. Я топтал их ногами, но покажите мне хотя бы одну дохлую муху!.. Они оживают, они плодятся, как многоточие при запавшей клавише. Уже есть потери. На, — он заглянул в телеграмму-молнию, — двадцать пять лет прервана связь с планетой Яй-хо. Их посол отбыл на родину. — Капитан скрипнул зубами. — Вместе с сейфом, подлец! И я спрашиваю вас: «Как нам быть? Чем бороться?»
— Травить их макаронами, — брякнул в забытьи штурман Пузиков, добрейший человек, известный гурман, камбузотер и подливало. Это он оказался рядом с капитаном.
Несмотря на внешнюю мягкотелость, штурман был асом своего дела. Несколько лет назад он совершил аварийную посадку в жаркой пустыне Монголии. Корабль практически разрушился, врезавшись в древнее кладбище динозавров. Сбежавшиеся к месту аварии местные жители в ужасе замерли. К ним из дымящейся воронки, шевеля и расталкивая исковерканные куски титана и гигантские поломанные ребра, медленно и страшно выбрался покрытый сажей толстый черный человек — только белки глаз и зубы сверкали. Рука человека сжимала гигантский окаменевший мосол. Сначала его приняли за страшного духа Бабламырка, пожирателя костей титанов, но вскоре все прояснилось. За проявленную храбрость штурмана напоили кумысом и дали уважительное прозвище Черный-Пузиков. Или, по-монгольски, Кара-Пузиков.
Капитан нервно дернул усом:
— Посерьезнее, Владислав. Кстати, ты поел?
— Прости, Кешенька, сорвалось, — смутился Пузиков. — Но раз ты прямо ставишь вопрос… Да, поел, но эти макароны… Сегодня мой желудок не смог исполнить великолепную арию, а проскрипел жалкие страдания.