Лишь под утро профессор успокоился и далее спал совершенно беззвучно.
Миссис Баттон, в девичестве — Тиггз, обладала великолепно выдержанным характером. Проведя тридцать лет замужем за взбалмошным владельцем небольшого кафе и вырастив троих детей, она выработала жизненную философию, по устойчивости сравнимую со старым валуном.
Ничто не могло вывести почтенную даму из равновесия. Явись к ней сам архангел Михаил, она бы лишь радушно улыбнулась и предложила ему выпить чашечку чая.
Но даже она почувствовала удивление, когда солнечным воскресным утром к ней в дом пришел брат, которого она не видела почти десять лет. Общались они, несмотря на то, что жили не так далеко, с помощью поздравительных открыток.
— Господи, Веспасиан! — сказала она, открыв дверь и обнаружив за ней долговязую фигуру в песочном костюме. — Это ты?! Что-то случилось?
— Ничего, Гортензия, — профессор Тиггз улыбнулся, криво и неумело, но все же улыбнулся, и это заставило миссис Баттон заподозрить неладное. — Просто я решил тебя навестить.
— Да? — миссис Баттон была бы удивлена меньше, явись к ней с визитом премьер-министр или даже королева, а не ее брат, который никогда не подозревал ни о каких человеческих чувствах и не испытывал особой необходимости в общении с людьми, пусть даже и родственниками. — Заходи.
Принимая у гостя шляпу и трость, она получше разглядела его и обнаружила, что Веспасиан, с детства отличавшийся дотошной аккуратностью, криво повязал галстук, а выглядывающая из-под костюма рубашка выглядит возмутительно мятой.
— Чаю? — предложила миссис Баттон, безуспешно пытаясь поймать ускользающее душевное равновесие.
— Пойдем, просто поболтаем, — сказал профессор, повергнув сестру в еще больший шок, — мы ведь так давно не виделись!
Миссис Баттон проводила брата в гостиную, усадила в кресло, и сама уселась напротив. Неподвижное обычно, выражающее лишь интеллектуальное презрение ко всему вокруг, лицо Веспасиана сегодня явственно показывало смущение.
— Ты знаешь, Гортензия, — сказал он, — мне стыдно, что я так редко навещал тебя и племянников… Как они, кстати?
Ошеломленная миссис Баттон даже не нашлась что ответить. Но собеседник словно и не заметил ее молчания. Он продолжал говорить, горячо, отрывисто, словно не умудренный жизнью профессор, а двадцатилетний юноша, отчаянно пытающийся открыть душу.
— Ты знаешь, я лишь недавно понял, что прожил жизнь зря… она была пуста и бессмысленна, словно высохший плод… Теперь же я словно прозрел, пелена упала с моих глаз! Я увидел всю свою никчемность!
Миссис Баттон слушала молча, не очень понимая, что происходит. А Веспасиан Тиггз, который неожиданно, чуть ли не впервые в жизни, ощутил потребность, чтобы его выслушали, говорил и говорил, не переставая. Смысла в его словах было куда меньше, чем горячих, живых эмоций.
А закончил он свою речь и вовсе странно:
— Хорошо, что я тебя застал, — сказал профессор и улыбнулся, на этот раз — грустно, — знай, что я завещаю все свое имущество тебе…
— О чем ты говоришь? — возмутилась миссис Баттон. — Ты всего на пять лет меня старше! Тебе жить да жить!
— Может быть и так, — не стал спорить Веспасиан, — но ты должна об этом знать. На всякий случай…
После этого он поднялся и принялся прощаться.
«Всякий случай» наступил спустя пять дней. Миссис Баттон вызвали в полицию, чтобы допросить по делу об исчезновении профессора Тиггза.
— Как так? — Узнав от молодого и очень вежливого следователя, что ее брат пропал, миссис Баттон ощутила, что 5роня ее уравновешенности готова дать трещину.
— Вот так, — развел руками следователь, — мистер Тиггз не явился на работу, впервые за тридцать пять лет. Обеспокоенные сотрудники университета попытались найти его, но безуспешно. — Когда вы виделись с братом последний раз?
— Пять дней назад, — сообщила миссис Баттон, — он вел себя довольно странно…
Выяснив все подробности состоявшейся тогда беседы, следователь извлек из папки лист бумаги.
— Вот, посмотрите, — сказал он, — это мы нашли в его квартире, прямо на рабочем столе. Предположительно, эту записку написал ваш брат…
Миссис Баттон ощутила, как неожиданно заколотилось сердце, но записку взяла недрогнувшей рукой.
«Истинные чудеса, — гласили ровные, идеально правильные буквы, какими всегда и писал Веспасиан, — случаются и в наши дни. Одно из них произошло со мной, я…»
Дальше все оказалось густо зачеркнуто. Читаемой оставалась лишь последняя строчка, казавшаяся полной бессмыслицей: «…вылупившейся из кокона бабочки бесконечный полет».
— Это писал он, — твердо сказала миссис Баттон. Судя по всему, ее брата не убили и не похитили, а это главное. — Но что бы это значило?
— Мы и сами хотим знать, — произнес следователь. — Мы обыскали квартиру, но все на месте, следов борьбы нет. Нам помогло то, что хозяин вел подробный каталог предметов домашнего обихода. Судя по нему, пропала кое-какая одежда и несколько книг…
— Каких? — спросила миссис Баттон.
— По алхимии, — пожал плечами следователь, — если интересно, можете потом посмотреть. Теперь более практические вопросы. Вы — единственная наследница, а профессор Тиггз считается без вести пропавшим…
Букингем-стрит так и оставалась одной из самых узких улиц в этой части города, на бульваре Виктории шуршали листвой липы, голуби на площади Ватерлоо радостно ворковали, а в букинистической лавке звенел колокольчик, приветствуя посетителей.
Не хватало только профессора Веспасиана Тиггза. Исчезнув внезапно и странно, он породил множество сплетен и легенд, одну нелепее другой, которые добрые горожане рассказывали гостям за чаем.
— Сошел с ума и сбежал в Африку! — говорили одни.
— Его похитили инопланетяне! — шептали другие.
— Тут замешаны масоны! — многозначительно поднимали бровь третьи.
Миссис Баттон тоже не знала правды. Но она не мучилась догадками, а просто верила, что ее брат живет где-то далеко, живет открыто, весело и счастливо, как он никогда не жил здесь.
Иногда она мечтает, что он вернется, постучит в ее дверь. Но потом неожиданно понимает, что для этого ей самой придется совершить настоящее, истинное чудо…
И, повздыхав немного, отправляется гулять или пить чай к соседке.
© Д. Казаков, 2005.
ЕЛЕНА ВЛАСОВА
И пламя его согрело воды ее
Профессор языкознания Сирианского института структурной лингвистики задумчиво рассматривал только что полученные полные копии Золотых таблиц Мюрона. Руническая вязь была чудовищно сложна для перевода своей многозначностью, а уж мертвая руническая вязь поддавалась лишь аналоговой расшифровке.
Впрочем, вся Мюронская цивилизация была сплошной загадкой. Кто они были? Куда они исчезли? Из раскопок на их планетах стало ясно, что по какой-то непонятной причине мюронцы, оставив все, в один прекрасный или ужасный день просто куда-то ушли. Не было обнаружено никаких следов войн или катастроф.
Они ушли, тщательно убрав за собой, как и подобает истинно разумным существам. Их планеты стали совершенно стерильными. Ни животных, ни растений, ни птиц, ни насекомых, ни плесени, ни бактерий — видимо поэтому их города так хорошо сохранились, И не только города. Покрытые рунами золотые таблицы, найденные в стене одного из зданий, тоже были в идеальном состоянии.
При расшифровке мюронского языка были использованы всяческие источники, благо их было немало. Относительно смысловых, однако, было не столь уж и много, включая указатели, рекламу и надписи на стенах. Профессор знал, что любая руническая вязь поливариантна, мюронская же была неопределенно-поливариантна — всегда оставалась вероятность, что неверно понята основа смысловых построений… Но разве скажешь об этом кому-нибудь. Конечно нет, потому что если объяснить заказчику, насколько приблизительным будет перевод, тот просто отдаст таблицы тому, кто такого объяснять не будет. И тогда ему, профессору, вновь придется тратить годы, выясняя роль согласительной частицы «сю» в диалекте острова Хо-ун в период смены династий А-хоа-сю и Тии-мику. В последующие годы эта частица перестала иметь смысл, канув в прошлое вместе с древней династией. А Золотые таблицы — это была задача поинтересней.