Взгляд его, как брошенный в цель кинжал, мгновенно впился в длинный список счастливцев. Мендл стал быстро просматривать фамилии. Сердце в груди бешено колотилось, отдавая последние свои силы, будто это могло способствовать успеху.
- Мен, кончай! И так дело ясное. Нашему брату из провинции не суждено пробиться.
До слуха его донесся неторопливый голос Наума, который стоял в стороне от толпы, рядом с Ульяной. Это его одноклассники из Ружина, которые тоже решили попытать счастья в Киевском Политехническом, но, к сожалению, каждый из них провалил по экзамену и их лично списки уже не интересовали. Они пришли сюда за компанию с Мендлом, чтобы узнать, повезло ли хоть их товарищу.
Наум тоже хорошо сдал физику и математику, но написал на двойку диктант по русскому языку. Менделю было очень жалко его. Если кто и достоин учиться в таком институте, так это прежде всего Наум. В этом Мендл был абсолютно убежден. И этому было прямое доказательство. В свое время целых полгода они вместе строили педальный автомобиль, и Наум в этом деле был для него, как взрослый наставник. Как здорово он разбирался в чертежах! Они были опубликованы в пионерской газете. А с какой завидной сноровкой он владел любым инструментом, который был в мастерской его отца - потомственного ружинского жестянщика! Пожалуй, именно в тот момент, когда они закончили работу и вдвоем - Наум за рулем, а Мендл сзади на багажнике - выехали на улицу, задыхаясь от восторга и гордости, именно тогда и зародилась у них идея стать инженерами.
- Мен, ты чего же там молчишь? - теряя терпение, спросил Наум издалека, из-за рассасывающейся толпы студентов, - неужели повезло и ты от прилива счастья не в силах нам этого сказать?
"От прилива счастья..." - Мендл криво усмехнулся и чуть было не заплакал. Последний раз он плакал давно, когда умер отец. И вот теперь... Совсем неподходящий был момент, чтобы повернуться лицом к своим друзьям. Он раз пять обшарил список радиотехнического, но, увы, себя там не нашел. И стоял он просто так, чтобы прийти в себя.
Месяц тому назад, перед отъездом в Киев, Ульяна пригласила к себе самих близких друзей.
Сначала вечеринка была, как всегда, шумной и веселой. Пели песни, потом завели патефон и танцевали ставшие недавно модными танго и фокстрот. Завели "Утомленное солнце нежно с морем прощалось...", и Ульяна пригласила Менделя. А у того ноги совершенно не слушались. Он вообще не понимал, что это за танец такой, в чем, собственно, заключается удовольствие еле-еле, по стариковски, переставлять ноги. То ли дело полька или вальс. Тут хоть можно как следует подвигаться и пошуметь.
- Мендл, смотри, не усни на ходу, а то даму прозеваешь, - смеялся над ним Наум.
А когда Мендл потерял равновесие, свалился вместе с Ульяной на стол и чуть было не опрокинул графин с вином, хохоту было на всю улицу.
Ульянина мама стала приводить в порядок стол со словами:
- И в самом-то деле, зачем вам эти дурацкие танцы? Они придуманы там за кордоном для буржуев, а нам они совсем не подходят. Вон какие наши-то веселые и задорные!
После этого все успокоились.
В наступившей тишине вдруг серьезно заговорила Ульяна.
- Я с ужасом думаю, что будет с нами, ребята, если мы не сумеем поступить в институт.
- Не сумеем, так не сумеем, - сказал безразличным тоном Наум.
Это не на шутку взволновало Ульяну.
- Хорошо тебе говорить! Если что, ты возвращаешься в Ружин и работаешь жестянщиком. Худо-бедно - при деле. А мне, например, что остается делать работать в колхозе, жалкие трудодни зарабатывать или, в лучшем случае, бумажками шелестеть целый день в каком-нибудь учреждении. И это в то самое время, - все больше распалялась Ульяна, - когда в стране совершаются такие грандиозные дела, аж дух захватывает - гидроэлектростанции, Северный полюс, оросительные каналы... Как хотите, если не быть участником этих свершений, то лучше не жить!
Так что же оставалось делать им троим теперь, после такого провала?
Мендл почувствовал прикосновение сильной руки. Наум дотянулся до него, взял его крепко за рукав, намереваясь оттащить от доски.
К этому времени Мендл уже успокоился и совершенно безразлично посматривал на списки, думая о предстоящем невеселом разговоре с мамой по приезде в Ружин.
- Не расстраивайся, Мен! - гудел над ухом Наум. - Надо уметь и проигрывать. А теперь пошли отметим втроем случившееся. Я тут разведал отличный ресторанчик на углу Крещатика и Бульвара Шевченко.
С тяжелым сердцем Мендл продолжал просматривать другие списки, чтобы оттянуть время. Вдруг в его глазах мелькнуло что-то знакомое, близкое. Как? Каким образом? Список-то совсем другого факультета! И он заорал сумасшедшим голосом:
- Есть! Ребята, я... я там есть! Смотрите, Ульянушка, Наум! Вот! - с блеском в глазах Мендл ткнул палец в один из списков, где красовалась его фамилия, имя и отчество: Раневич Мендель Абович.
- Но постой же, может это однофамилец. Факультет-то химико-технологический, - заметила Ульяна.
- Сначала я тоже подумал - однофамилец, - взволновано говорил Мендл, но вспомнил, что на собеседовании с директором после вступительных экзаменов он мне задал вопрос, соглашусь ли я пойти на другой факультет, если не выдержу конкурс на радиотехнический. И я сказал, что пойду.
- Вот здорово! - слишком подчеркнуто воскликнул Наум, выдавая этим естественную зависть и вместе с искреннюю радость за своего товарища. - Тем более, есть повод мотануть в ресторан и поздравить будущего химика!
Высокий Наум обнял за плечи Ульяну и Менделя и повел их к выходу.
Радость была, конечно, неполной, - победа досталась лишь одному из них, и то наполовину. Может ли человек, мечтающий о чудесах радиотехники, погрузиться в неисчислимый ворох химических формул? В школе Мендл никогда не подымался выше тройки по химии и ненавидел ее всеми клетками тела и души.
Но зачислили. И дело не только в том, что приняли. Его оценили. И первый раз в жизни, и по крупному! И не где-нибудь, и не кто-нибудь, а преподаватели Киевского Политехнического, знаменитого на всю страну!
Скорее бы домой, в Ружин. Так хотелось обрадовать маму и доказать Мучнику, что он, Мендл, чего-нибудь да стоит!
Втроем они вышли в институтский парк, ограждающий длинный ряд учебных корпусов от уличного шума и суеты, и спустились по широкой аллее вниз к трамвайной остановке.
Мендл из деликатности, щадя своих товарищей, старался больше не говорить о том, что только что с ним произошло. Внешне он никак не выдавал своих чувств.
Но что творилось в его душе!?
Вспыхнувшая у доски объявлений заря успеха разгоралась все ярче и ярче, рождая все новые и новые мечты, фантазии, устремления. Будущее теперь у его ног! Какие могут быть впереди неразрешимые проблемы?
"Химический факультет? - задавал себе Мендл вопрос и тут же находил ответ на него. - Первый-то курс - общеобразовательный, и в течение года можно попытаться перейти на другой факультет."
В ожидании трамвая было выше его сил не повернуться лицом к старинному парку, протянувшемуся на целых три трамвайных остановки, к центральному входу института, который виден был далеко в конце ведущей вверх аллеи высоких тополей. Все это теперь его обитель, гарант его завтрашних восхождений!
Подумать только, совсем недавно он приехал из маленького, мало кому известного местечка сдавать экзамены в институт и тут же столкнулся с самоуверенными городскими всезнайками, прекрасно знающими порядки в институте, в котором они побывали уже не раз, и, конечно, в родном для них городе. И невольно пришлось призадуматься, а не правы ли мать и Мучник? Слабая, но надежда, появилась только после первого, самого трудного экзамена по математике, когда он понял, что с городскими тягаться вполне возможно, немало из них были отсеяно после этого экзамена, а он вместе с Наумом и Ульяной остался.
В первое время город казался ему совершенно чужим, неуютным. Проезжая на трамвае по Брест-Литовскому шоссе, на участке между институтом и центральным районом, он смотрел через окно на одноэтажные, убогие, неопрятные домики и удивлялся восторгам дяди Арона по поводу красавца-города.