- Помнишь, Мендл, у нас ведь было много кроликов. Мой дедушка их разводил, и жили они в дощатом загончике. Однажды дедушка купил мне на день рождения такого маленького, беленького, пушистого, ну что тебе сама нежность. Очень шустрый был и любил свободу. Мы пустили его в загончик, а он воткнул мордочку в дощатую стенку и как припустится бежать по периметру загона! Бежит, бежит, пока не наткнется на единственную небольшую дырку в стенке, шмыг - и на свободе. Мы думали - случайно. Попробовали еще, а он опять так же выскакивал наружу. Вот смеху-то было!
Площадь Богдана Хмельницкого. Легендарный герой украинского народа восседает на лихом скакуне с увесистой булавой в правой руке - символом верховной власти. Здесь и у Софиевского собора экскурсанты - школьники, красноармейцы, приезжие из других городов и сел.
У строгого, светлого с массивными колоннами здания дома народных комиссаров Украины выстроились пионеры в красных галстуках. Они торжественно принимали от новичков, вступающих в их ряды, клятву. То и дело по площади звучали звонкие детские голоса.
- Пионеры, к борьбе за дело Ленина-Сталина будьте готовы!
- Всегда готовы! - отвечали вновь принятые, вскидывая руку вверх ко лбу.
Мендл и Ульяна подошли к верхней станции фуникулера.
Кое-где сквозь густую зелень деревьев и кустов видна была далекая приднепровская перспектива извилистых улиц и заводских цехов с дымящими трубами.
Ульяна подошла к перилам, посмотрела на уходящие далеко вниз широкие рельсы и вздрогнула. Высокий, почти вертикальный склон спускался куда-то далеко вниз к промышленному Подолу. Не видно было, где этот путь кончается, и самого фуникулера тоже.
- Мен, - сквозь кривую улыбку начала было канючить его спутница, - я ведь еще ни разу не спускалась на фуникулере...
- Тихо, - перебил ее Мендл, - я тоже ни разу. Все некогда было.
- А что твой план, - не унималась Ульяна, тихо попискивая, вобрав голову в плечи, - гениальный который, действительно окончательный? Да? Изменить его никак нельзя?
- Смотри вниз - идет.
- А если трос порвется?
- Не порвется. Тут блокировка есть.
- А что такое блокировка? - дурачилась Ульяна.
К платформе примкнул скошенный в виде параллелепипеда вагон. Они оказались одни в одной из кабин. Уж очень забавное было ощущение, когда фуникулер стал спускаться вниз. Визжала от восторга Ульяна, а Мендл разошелся и стал громогласно провозглашать:
- Уважаемые граждане, великое путешествие к центру Земли началось! Даже великий Жюль Верн с его неисчерпаемой фантазией не мог предположить, что заманчивые его идеи воплотятся в жизнь менее чем за сто лет. В состав экспедиции включен известный в нашей стране специалист по гидромелиорации наземных и подземных болот Ульяна Прокопчук, уроженка украинского местечка Ружин, весьма знаменитого своими молодыми талантами.
Фуникулер неторопливо и бесшумно уходил по рельсам вниз в полутьму зарослей бузины и рослых акаций.
Взлохмаченная, с округлыми от восторга и удивления глазами белокурая Ульяна вжалась спиной в угол вагона и громко хохотала.
- Известно, что все... - пытался продолжать Мендл.
- Стой, хватит! Теперь я скажу.
Однако Мендл не в состоянии был остановиться.
- Известно, что все истинно талантливые специалисты скромны и не терпят славословий в свой адрес. Вот и Ульяна...
- Может быть, хватит, Мен! Мы уже приехали! - кричала Ульяна, задыхаясь от счастья и радости.
Они вышли по извилистой улице к Днепру и пошли вдоль него к причалу, где в ожидании парома столпилось много горожан, направляющихся на пляж. Причал пестрел множеством людей всех возрастов. Было шумно, хлопотно, весело. Продавали воду, пирожки, бублики. Около касс стояла огромная очередь за билетами. Толчея у самого окошечка, споры по поводу очередности.
Из толпы у касс вырвался высокий парень с билетами в руках и победоносно кричал в сторону стоящей недалеко группе спортсменов:
- Девочки и мужички! Ура! Теперь за весла и вперед! Первые места за нами!
Вместе с ответным "Ура" его товарищей он тут же был награжден и другими словами от тех, кто честно продолжал еще стоять в очереди за билетами под палящим солнцем.
Толпа буквально внесла Менделя и Ульяну на паром.
- О, Господи, - говорила полная пожилая женщина, - ты, Нема, не отец своим детям и не муж моей Лорочке! Я уже не говорю о том, кто ты мне, если уговорил нас на такой ужас.
- Что вы, мамочка, да я уверен, что через полчаса, когда ваше тело обласкает первая прохладная волна нашего Днепра, вы определенно мне улыбнетесь.
- Эх, Нема, Нема, - тяжело вздохнула женщина, - ты забыл, что здесь было в прошлом году с паромом и людьми, сколько людей утонуло.
- Так это же бывает раз в тысячу лет! - отвечал непрошибаемый зять.
А золотой, песчаный, заветный левый берег у прозрачных днепровских вод, усеянных мириадами непрерывно мигающих солнечных бликов, все приближался. Он растянулся далеко на север и на юг. А дальше за ним на восток, на многие километры, щедрая природа разместила могучие сосновые леса Дарницы, Пущей Водицы, Ворзеля - производителей чистого, целебного воздуха, необходимого для жителей растущего большого города.
На пляже было людно и шумно. Молодые, здоровые парни с криком, переходящим иногда в ругательства, гоняли по песку футбольный мяч. Выстроившись в круг, веселая кампания играла в волейбол. Добропорядочные семьи сразу принимались за свои прихваченные из дома съестные припасы. Мамы и бабушки громко призывали своих непокорных детей и внуков долго не купаться, надевать панамку на голову, не пить сырую воду. Картежники примостились у самой воды и с азартом перебрасывались картами и остротами, а в конце каждого кона поднимали страшный тарарам, заставляя проигравшего прыгать в воду с криком: "Я - армянский дурак!"
А по радио Утесов под тончайший аккомпанемент своего джаза выкладывал всю свою душу без остатка в песне, удивительно близкой любому влюбленному и даже еще не влюбленному сердцу:
Отчего ты спросишь,
Я всегда в печали,
Слезы подступая,
Льются через край.
У меня есть сердце,
А у сердца песня,
А у песни тайна, тайна эта - ты.
После первого купания Мендл и Ульяна лежали на песчаном пригорке, смотрели на проплывающие мимо лодки, баржи, а иногда и пароходы. Хорошо было совсем расслабиться и говорить о том, что взбредет в голову.
- Мен, а Мен! Почему тебя называют человеком? Разве просто так не видно, что ты человек?
- Видно, - коротко ответил Мендель.
- А вот и не видно, - стукнула маленьким своим кулачком по песку Ульяна.
- Вроде мы недавно здесь, а ты, кажется, уже перегрелась на солнышке.
- Нет, это просто возмутительно: я умираю от жажды, а он меня еще и оскорбляет.
Мендель вытащил из кармана брюк монету, подошел к стоящему рядом лотку и вернулся к Ульяне со стаканом шипящей газировки.
Она отхлебнула глоток и продолжала свое.
- Теперь я вижу - ты действительно "Мен", - что тебе на английском, на немецком и даже на твоем родном, еврейском.
Мендл вдруг громко засмеялся.
- Ты чего?
- Я вспомнил, как меня выгнали с урока немецкого языка.
- За что же?
- Помнишь Генриховну?
- Как же, "Сушеную Воблу"? Такое не забудешь.
- Она дала мне прочитать и перевести абзац с немецкого. А я пыхтел, пыхтел, аж вспотел, потерял нить и вместо слова "социализм" случайно употребил слово "капитализм" и получилось: - Мендл оглянулся вокруг и убавил голос, - "...только капитализм может по-настоящему обеспечить свободу личности..."
Ульяна громко засмеялась.
- А она что?
- Завизжала, как будто ее полоснули ножом: "Вон из класса!"
Ульяна еще громче зашлась и долго не могла угомониться. А потом сквозь смех:
- Ты, Мендель, всегда нет-нет, да чего-нибудь перепутаешь!
- Ну вот, тебе только расскажи, так ты тут же и пойдешь полоскать человека.
- Вовсе нет. Я еще до того, как ты рассказал эту историю, когда увидела тебя со стаканом в руке...