Залман и Фейгеле сидели сзади. Он обнял ее за плечи, а ее голова прислонилась к его груди. Говорили они о чем-то веселом, и время от времени слышен был их счастливый сдержанный смех. Юность - она не страшится завтрашнего дня, она живет сегодняшним.
Мирно постукивали колеса телеги, раздавался топот копыт, свист плетки и понукание извозчика. А лес своим эхом удваивал эти звуки.
До станции добрались благополучно.
Извозчик остановил лошадей на площади у станции, вытащил из бокового кармана часы на цепочке, нажал на кнопку и открыл их.
- Приехали, кажется, вовремя. Через полчаса придет товарняк. Пойду договариваться насчет выгрузки.
- Слушай, Залман, - обратился Бенцион к своему зятю, когда извозчик с милиционером ушли, - ты ведь знаешь, как сложно на маленьких станциях купить билет, а особенно сесть в вагон. Тем более ты не один, а с женой и поклажей. Товарняк, который должен сейчас прибыть, обслуживается знакомым мне человеком. Я знаю его по своим делам. Если он сегодня дежурит, то я попробую его уговорить взять вас до Казатина.
Спустя некоторое время товарняк прибыл на станцию. Поезд остановился, и начались хлопоты по выгрузке почты и различных грузов. Бенцион не успел подойти к служебному вагону, как услышал из открытых дверей:
- Если меня мои глаза не обманывают, это ты, Бенцион. Кажется год, как не виделись. Я тебя в любой толпе разгляжу - по-прежнему высок, строен и сияешь своей яркой рыжей головой - ну, что тебе светофор! Ты все еще при деле?
- А чего не сиять, вот дочь выдал замуж. Во первых, здравствуй, Микола! У меня к тебе дело.
- Давай, говори.
- Подкинь моих детей в Казатин! Ты ведь знаешь, как трудно теперь с пассажирским.
- Слушай, Бенцион, ты меня обижаешь! Ну-ка давай своих голубков со своими шмотками быстрее сюда! Живо, а то у меня еще много дел до отхода поезда!
Когда прощались, Фейгеле лицом прижалась к отцовской груди. Она тихо и печально плакала.
Поезд тронулся, и Бенцион сначала махал им рукой, потом долго и безотчетно стоял на перроне, смотрел вдаль туда, куда умчались его дети, умчались навсегда. Невольно дотронулся рукой до груди, где Фейгеле только что оставила свои горячие слезы и, сгорбленный, медленно поплелся к зданию станции.
Вернулся Бенцион домой на заходе солнца на той же повозке. Рассказал всем домашним, как удачно ему удалось проводить Фейгеле и Залмана.
Время уже было за десять вечера, когда Бенцион пожаловался на усталость и улегся спать.
Песя долго возилась по дому, приводила все в порядок после отъезда ребят. И только ночной перестук сторожей у магазинов и складов, подтверждающих, что они не спят на своем посту, напомнил ей о том, что время перевалило за полночь. Она решила сделать последнее - вынести помойное ведро и отправиться спать.
Только она открыла дверь на улицу, как сильная рука втолкнула ее обратно в помещение и мужская тень, полушепотом, извергая сивушный запах самогона, проскрипела:
- Где эта рыжая жидовская морда! Перехитрил, гад! Я из него сейчас всю душу иудейскую вытряхну! - Увидев, что Песя в страхе и ужасе готова закричать, зажал ей рот: - Молчать, а то все ваше отродье перережу вместе с жидинятами.
С улицы ворвался высокий мужик с черным обрезом за плечом и с ходу вполголоса:
- Карась, ты с глузду з'iхав! Тобi тiлькы-що сказалы - Бiрюков вернувся в Ружин. Всiх нас погубыты можеш! Поiхали!
- Та я тiльки ему печiнки пополощу!
Карась рванулся к дверям соседней комнаты и наткнулся на выходящего оттуда на шум Бенциона. В одно мгновенье он с ходу нанес ему два сильных удара по животу и вместе с высоким мужиком, который успел вцепиться в его левый рукав, исчез за входной дверью. Бенцион тяжко застонал и, держась двумя руками за живот, грузно рухнул на землю. Пронзительно закричала Песя и бросилась к своему мужу. В ужасе проснулись дети.
В то же самое время за входной дверью раздалось громкое:
- Руки вверх! Бросай оружие!
Минут десять длилась за дверью потасовка, стоны, крики, потом топот убегающих в сторону реки людей, далекие выстрелы.
Зимним вечером мечты
Керосиновая лампа тускло освещала небольшую комнату. Она стояла на столе и ее светлый, широкий язык слегка дрожал. Временами она начинала коптеть и верхняя часть стеклянного колпака все больше покрывалась черной сажей. Тогда бабушка Песя прерывала разговор, облокачивалась на стол, протягивала руку к круглой ручке, пытаясь установить фитиль в нужное положение. Но это не помогало, и она то и дело раздражалась.
- Сколько раз я вас учила - прежде чем зажигать лампу, нужно ножницами ровненько отрезать подгоревшую часть фитиля.
- Бабушка, разве ты не знаешь, что мамка нам не разрешает баловаться спичками, - сказал Менделе, перекинув свои глазенки в сторону старшей сестры Голды, которая по этому поводу, наверное, что-то знала.
Но все обошлось. Голда сидела на табуретке лицом к печке и ничего не расслышала. Она была целиком заворожена полыхающим огнем, безжалостно пожирающим дрова. А маленькая Люся не понимала, о чем речь, - сидела cебе рядом с Менделе на кушетке и шептала что-то на ухо своей кукле.
Бабушка поняла свою оплошность и на некоторое время замолчала.
Наступившую тишину нарушал лишь беспорядочный треск догорающих в печке дров.
- Бабушка, расскажи нам о бандитах, которые жили в лесу и нападали на людей.
Это Голда оторвалась от манящего зрелища тлеющих углей. Ей уже за десять. Ее вопросы иногда уже ставят взрослых в тупик.
- О каких бандитах?
- Наша улица-то как называется? Улица Бирюкова. А кто был Бирюков? Ты-то знаешь?
Еле заметная тень пробежала по лицу старой женщины. Она оторвалась от лампы, выпрямилась во весь свой высокий рост и бросила оценивающий взгляд на раскрасневшуюся от огня Голду. Посмотрела на остальных ребят и медленно опустила свое изможденное, измученное тяжелыми годами жизни тело в рядом стоящее кресло.
"Боже милостивый, огради их жизни от всех тех ужасов, которые выпали на нашу долю!" - прошептали ее дрожащие губы. И подумала: "Рассказать? А не лучше ли, если они об этом никогда не узнают".
- А я не хочу про Бирюкова, - вдруг закричал Менделе так громко, что Люсенька вздрогнула и уронила свою куклу себе на колени. - Я знаю, он был хорошим милиционером и его убили бандиты. Не люблю я печальных рассказов!
- Эх ты, трусишка! Боишься страшных историй? - махнула рукой Голделе.
- Это было давно, лет десять тому назад, после революции. Тогда было много банд на Украине и у нас в Ружине тоже. Ты тогда, милая моя девочка, только родилась. Ох, и страшное это было время! Давайте не будем сегодня об этом.
- Так о чем же я, майне гуте клейне мейделе энд ингеле2? Ну да, вспомнила. Так вот, лучше я вам расскажу о вашей тете Фейге. Если согласны, то я начну.
Бабушка сделала небольшую паузу, откашлялась и стала рассказывать.
- В одно прекрасное утро, когда кроме меня все еще в доме спали, начала бабушка рассказ о тете Фейге, младшей ее дочери, - к нашему крыльцу подкатил самый таки шикарный в нашем Ружине фаэтон балагулы Лейзера и внезапно остановился. Я еще помню, как разгоряченные от быстрой езды лошади вели себя очень нетерпеливо, и Лейзер громко и неприлично их ругал. А тем временем из-под черного навеса брички медленно, не торопясь, спустился на землю... И кто бы вы подумали, голдэ киндерлах? Нет, нет, вы ни за что не догадаетесь! Это был не кто иной как...
Хитрая рассказчица прервала рассказ, чтобы заинтриговать молодые пытливые души и зажечь их любопытство. Она посмотрела сначала на самую старшую, Голду, которая успела уже повернуться раскрасневшимися от жары щечками к бабушке в ожидании чего-то на этот раз необычного. Голда уже много раз слышала эту историю, и каждый раз надеялась узнать что-нибудь новое в этом рассказе, хотя знала, что все будет рассказано по-прежнему.