Контора Родригеса располагалась в конце улицы.
Приземистый кирпичный дом с плоской крышей, сгнивший дощатый забор и скалистый холм на заднем плане. Догадаться было не сложно. Городок построили прямо на руднике и повсюду, куда хватало взгляда, виднелись пирамиды жёлто-серых отвалов.
Ник вошёл в дом, осмотрелся. Разломанная перевёрнутая мебель, стреляные гильзы и остатки холщовых мешков для серебра. В крошечной комнатке он нашёл открытый сейф и ворох истлевших документов. На полу чей-то портрет.
– Так-так! Похоже шмон был грандиозный, – Поляков разгрёб носком пожелтевшую бумагу, вспугнул пустынную ящерицу. – Люди не просто ушли, они бежали сломя голову.
Он вышел в дверь чёрного выхода, остановился на крыльце. Впереди, тёмной зловещей глоткой, зиял широкий проход в шахту. В пустоту уходила ржавая узкоколейка. Несколько перевёрнутых вагонеток валялись в сточной канаве.
– «Туда уж точно соваться не стоит, – подумал Ник. – От этой адской дыры, дрожь по коже!»
Эту комнату, он оставил напоследок. Решётчатая дверь, сломанный навесной замок, который всё ещё висел на петле. Вероятно, здесь располагалось хранилище руды – остатки породы валялись по всему полу. Ник распахнул дверь, вошёл. Длинная комната, кирпичные стены и единственное окошко у самого потолка.
Поляков снял с пояса фонарь, включил. Деревянные стеллажи вдоль стен, всё те же холщовые мешки и толстый слой пыли. Он перешагнул через порог и только тогда заметил провал посреди комнаты.
– Чёрт! – выпалил Ник. – Они что, слона тут держали?
Он осторожно приблизился к дыре, направил луч света в зловещую темень.
– Похоже на штрек. Но зачем?
Из шахты тянуло затхлостью, какой-то гнилью. Шуршали и приглушённо пищали крысы. С тихим свистом вырывался сквозняк.
Поляков поёжился, пытаясь рассмотреть что внизу, сделал шаг и...
Изъеденные термитами доски затрещали. Ник почувствовал как они разваливаются под его тяжестью, попытался отпрыгнуть в сторону, но было уже поздно.
– «Будто в стену с разбегу, – подумал Ник. – Какой же идиот».
Он упал на что-то острое и хрупкое. В глазах двоилось, от боли ломило во всём теле. Падая, он зацепился за какой-то выступ рёбрами, и в ушах всё ещё слышался отвратительный приглушённый хруст.
– «Наверное сломал парочку!»
Неприятная боль медленно расползлась по грудной клетке, но быстро утихла. Карманный фонарик валялся в отдалении, его луч рассеивался лежавшим на пути предметом. Ник пошевелился, застонал. Под правой лопаткой больно кольнуло.
– Зараза, – Ник медленно приподнялся, пошарил за спиной.
Рука нащупала, что-то холодное скользкое и липкое. Он сжал пальцы, вытащил находку на свет.
– Кость! – морщась, прошептал Ник. – Кажется, человеческая!
На почерневшей поверхности сохранились остатки одежды и высохшие лохмотья кожи. Поляков поднялся на ноги, отшвырнул кость в сторону и подобрал фонарь. Поводил лучом вокруг.
От увиденного по спине пробежала дрожь. Он находился в широком вертикальном штреке, каменистый пол которого был усеян человеческими костями. Остатки одежды, ременные застёжки, позеленевшая от сырости обувь и черепа. Десятки, может быть сотни черепов.
В горле пересохло, и Ник потянулся к фляге. Мертвецы никогда его не пугали. На войне он привык видеть гибель людей и хладнокровно воспринимал усеянное трупами поле, но здесь всё было по-другому. Почему в этой шахте покоились останки такого количества людей? Почему эти люди погибли и, наконец, кем они были при жизни? Вопросы будоражили воображение и ставили в тупик.
– Проклятье! – проговорил Ник. – Байрон. Подонок! Во что ты меня втянул?
Он медленно подошёл к месту своего падения, задрал голову и посмотрел на обрамлённую сломанными досками дыру.
– «Похоже, я повторил чей-то путь. И не трудно догадаться, что моим предшественником был»...
Он посмотрел себе под ноги, заметил останки, замотанные в сгнившее армейское сукно.
– Значит, бедняге повезло меньше, – Ник наклонился, дотронулся до почерневшего черепа. – Бланшар. Чёртов француз, если бы не твой паршивый дневник меня бы здесь не было.
Поляков пошарил рукой в остатках одежды, достал ржавый швейцарский нож и записную книжку. На обложке сохранились следы крысиных зубов. Сырость и грибок изъели бумагу.
Ник хлебнул из фляги, уселся на трухлявый ящик.
– Неважное место я выбрал для чтения. И всё же...
На первой странице он нашёл знакомую подпись и закреплённую в кармашке фотографию улыбчивого парня.
– Весельчак! – прошептал Ник. – И чего тебе не сиделось дома?
Размытые буквы едва читались, но он чувствовал, что в этой полуистлевшей книжке, наконец, отыщет ответы на мучившие его вопросы. Бланшар проделал большую работу, и Поляков не мог не восхищаться французом.
Он сразу же отметил сухой канцелярский стиль. Похоже, француз записывал сюда, только то, что считал наиболее важным и ценным. Только факты, мысли и выводы.
– «Третье июня 1920 года, – прочитал он. – Хочу проверить контору. Потом вернусь и осмотрю церковь. Я нашёл очень важный документ и теперь вся история видится в совершенно ином свете. Месяц назад, я желал только одного – найти этот проклятый сундук. А теперь хочу поскорее убраться. Но я человек упрямый и буду держаться, пока не открою истину. Осталось убедиться в собственной правоте...
Провалился! Господи, упал в яму и теперь на знаю, что делать. Ударился спиной. Не могу пошевелить ногами. Похоже мне крышка».
Ник покосился на череп, сморщился.
– Ну, уж нет! – прошептал он. – Со мной всё в порядке. И твою судьбу я не повторю.
Луч фонаря начал слабеть. Ник нажал на кнопку, побыл немного в темноте, затем включил фонарь снова. Дневной свет просачивался через дыру в потолке, но его оказалось не достаточно, чтобы сохранить хладнокровие. Поляков подумал о Бланшаре и ему стало не по себе.
– «Прошло часов пять, может больше, – прочитал Ник. – Здесь много крыс, одна мерзкая тварь цапнула за палец. Нашёл большую кость. Теперь вооружён.
Общество мне составляют мертвецы. Страшно. Страшно оттого, что мне неоткуда ждать помощи. Дневник спрятал накануне, в условленном месте. Надеюсь, Рональд заберёт его. Трусливый ублюдок. Так и не удалось его уговорить составить мне компанию. Впрочем, этот гад выполнил свою часть работы и, упрекать его не в чем. Он прибудет сюда из Мехико только через неделю. К тому времени уже будет поздно. О чём я говорю? Он даже не станет меня искать».
В груде костей запищали крысы. Ник отвлёкся, чтобы подобрать камень. Швырнул им в темноту. Выждал немного и, убедившись, что твари разбежались, продолжил чтение.
– «Стемнело. Чувствую себя погано. Лучше бы сразу сдох. Неделю назад был здоров как бык, хлебал мексиканскую водку, а теперь ползаю в темноте и собираю тряпки, чтобы разжечь костерок.
Отыскал доску и нащипал лучин. Какое счастье, что у меня сохранилась немецкая зажигалка. Ещё с войны.
Четвёртое июня 1920 года. Мучает жажда. Несколько раз видел «тьму». Кровь стынет в жилах. Страх овладел мозгом. Животный, бессмысленный, бесконечный. Я не в состоянии его преодолеть.
Пятое июня 1920 года. Настало время открыть истину. И без того слишком долго тянул. А истина страшна, и поверить в это не просто. В домике священника нашёл приходскую книгу и записанную от руки исповедь Гарсиласо Родригеса. Прочитав текст, я понял, что Родригес не удержался и открыл-таки «recuadro enkomendero». Хотел поправить свои дела. По словам самого Гарсилао, он выпустил первобытное зло. Теперь я знаю, почему в этой вонючей шахте столько костей. Я так долго мечтал найти сундучок Ортеги. Но видимо не судьба. Где сундук, известно только Родригесу.
Шестое июня 1920 года. Совсем туго. Похоже на этот раз мне не выкрутиться»...