Выбрать главу

Вскоре впереди показалась широкая прогалина, посреди которой стояла та самая сосна. Теперь Грабарь окончательно вспомнил это место: именно сюда в позапрошлом году он и нанятые лесхозом рабочие стаскивали сухой валежник. Под ногами у него теперь не было ничего, кроме сухих кочек, что давало ему возможность подобраться к прогалине, не производя шума. Не то чтобы он крался, но и заранее предупреждать водителя «нивы» о своем приближении ему не хотелось.

Пройдя еще метров десять, он вдруг остановился и принюхался. Так и есть: в горячем неподвижном воздухе чувствовался запах дыма — на сей раз вполне реальный, горький и едкий запах беды. Грабарь торопливо двинулся вперед и, дойдя до прогалины, осторожно раздвинул осиновые ветки.

Человек, которого он искал, сидел на корточках спиной к нему перед большой кучей сухого валежника и, старательно размахивая каким-то журналом, раздувал лениво лизавший мертвые ветки огонь.

***

Иван был доволен жизнью, хотя и понимал, что радоваться, по большому счету, нечему. Нет, в самом деле, смешно: взрослый, самостоятельный, неглупый мужик, а радуется, как пацан, которому добрый дядя дал порулить. А впрочем… Впрочем, насчет своей самостоятельности Иван в последнее время начал сильно сомневаться, да и насчет ума тоже. Уж очень упорно ему в последнее время не везло — так упорно, что он поневоле начал задумываться: полно, да в невезении ли дело? Если здоровый, крепкий мужик к тридцати пяти годам ухитрился растерять то немногое, что у него было, то ему, наверное, есть о чем задуматься. Самостоятельный человек не пошел бы на поводу у приятеля, который втянул его в поганую историю и был таков. Умный нашел бы выход из положения. Да и не попал бы он в такое положение, умный-то… Что там еще осталось? Взрослый, да? Эх!.. Взрослый человек — это тот, кто способен отвечать за свои поступки, тот, кто может постоять за себя. Некоторые и в двенадцать лет достаточно взрослые, чтобы не нуждаться ни в чьей помощи и покровительстве, а некоторые — вот, как Иван Зубов, к примеру, — так и помирают от старости, не успев войти в настоящий разум.

Подобное самобичевание, не свойственное здоровой натуре Зубова, было вызвано вполне тривиальными причинами. Пару лет назад он ударился в мелкий бизнес — то есть, попросту говоря, заделался челноком. Поначалу дела у него шли прилично — не хуже, во всяком случае, чем у иных прочих, — но потом черт его дернул связаться с дружком. Дружок убедил его, что бизнес надо расширять, заставил взять в банке приличный кредит под залог недвижимости — Ивановой квартиры, — а потом слинял вместе с денежками, да так основательно, что не нашелся по сей день.

Квартиры и машины Иван, ясное дело, лишился. Слава богу, что хоть гараж уцелел… Там, в гараже, Иван и поселился, переоборудовав подвал под временное жилье. Председатель гаражного кооператива вошел в его бедственное положение и оформил Ивана сторожем. Ну разве это работа для молодого, здорового мужика? Горе одно… Вот с горя Иван и запил, да так, что иногда самому страшно делалось. Словом, с этого момента любой дурак мог расписать дальнейшую биографию Ивана Зубова, как по нотам, до самого бесславного конца. Он и сам мог, да только не хотелось ему этим заниматься, и думать ни о чем не хотелось. И пропал бы он, наверняка, сдох бы, как собака, под каким-нибудь забором, если бы не Удодыч, добрая душа.

Вертя баранку, Иван бросил быстрый взгляд на сидевшего рядом Удодыча. Удодыч был, как всегда, гладко выбрит, краснолиц, спокоен и благоухал хорошим одеколоном. Одет он был, как всегда, в армейский офицерский камуфляж. Закатанные почти до локтя рукава куртки открывали мощные волосатые руки, заканчивавшиеся мясистыми короткопалыми пятернями. На безымянном пальце правой руки поблескивало массивное обручальное кольцо, на запястье левой неброско сверкали потертым отечественные часы на потемневшем от пота кожаном ремешке. Плотная коренастая фигура Удодыча заполняла сиденье целиком, излучая спокойствие и уверенность в том, что все будет тип-топ.

— Слышь, Удодыч, — нарушил молчание Иван, — а почему у тебя погоняло такое странное — Удодыч?

Удодыч повернул к нему широкое красное лицо с мутноватыми, болотного цвета глазами и едва заметно усмехнулся уголком рта.

— П-п-п-погоняло, — с неопределенной интонацией повторил он, будто пробуя на вкус незнакомое кушанье. — Ну что ж, п-пожалуй, что и п-погоняло. Тут, брат, т-такое дело… В моем возрасте людей обычно по отчеству кличут — ну, там, Иваныч, П-петрович… А у меня отчество, понимаешь, такое… некруглое, с-словом. Н-немвродович я, п-понял? Такое не каждый трезвый в-выговорит, а уж после вт-торого стакана и подавно. Как только меня, понимаешь, не об-обзывали! Один умник сообразил: з-здорово, г-говорит, Уродыч, как дела? Ну я ему показал Уродыча… Сам месяц в уродах ходил, н-недотыкомка… В-вот… Ну, и к-кто-то Уродыча в Удодыча п-переделал — п-потом, п-позже. Т-так и п-прилипло.

Иван покивал, избегая смотреть на Удодыча. Хороший он был мужик, этот Удодыч, со всех сторон хороший, но вот это его заикание… Разговаривать с ним было одно наказание, особенно без привычки, и обычно Иван предпочитал Удодычу вопросов не задавать, да еще таких, как этот — нескромных и, в общем-то, совершенно ненужных. Впрочем, может, и хорошо, что не постеснялся, спросил. Во-первых, узнал кое-что про Удодыча, а во-вторых, то, как Удодыч ответил, ясно показало, что к Ивану он относится с уважением, по-товарищески, носа перед ним не дерет и понимает, что в жизни с людьми всякое случается.

Удодыч, если разобраться, был Ивану никем — так, здрасьте — до свидания, как делишки, да не хотите ли по стопарику за все хорошее?.. Сосед по гаражу, в общем. Работал он, кажется, водителем какой-то спецмашины, но какой именно и где, Иван не спрашивал, в общем, как-то к слову не пришлось. Да и какая разница, кто где работает, если человек хороший? Это у них, у американцев всяких, главное — работа, бизнес. А у нас, у русских, главное — душа. А чем человек себе на жизнь зарабатывает, не так уж и важно. Да пусть хоть дерьмо лопатой ковыряет, лишь бы сам дерьмом не был!

Словом, когда Иван переселился к себе в гараж и начал там, что называется, фестивалить без просыпу, Удодыч некоторое время молчал, а потом, улучив момент, выставил пару пивка, воблой угостил и как бы между делом поинтересовался: что, мол, с тобой, парень? И как-то так он это спросил — без подковырки, душевно, с искренним участием, — что Иван не удержался — выложил все, как на духу. Да и что скрывать, когда и так все видно? Шила в мешке не утаишь, как ты его, этот свой мешок, ни сворачивай, как ни комкай…

Удодыч тогда обещал что-нибудь придумать, и вот, поди ж ты — придумал! И двух недель не прошло, как он уже предложил Ивану заработок. Правда, пока разовый, но вполне приличный, и потом, как говорится, лиха беда начало. С такой анкетой, как сейчас у Ивана — без жилья, без прописки, с опухшей мордой — кто рискнет взять его на постоянную работу? Сначала надо себя проявить, доказать, что ты не рвань подзаборная, не алкаш конченый, а серьезный человек, трудяга. Тогда и разговор с тобой будет совсем другой. Удодыч, правильный мужик, примерно так Ивану и сказал: ты, сказал, Ваня, не обижайся, а только ручаться я за тебя сейчас не могу, не имею права. Допустим я даже рискну своим добрым именем, поручусь за тебя перед начальством. Пожалуйста, мне не жалко, я в тебя верю, знаю, что не подведешь. Так ведь начальство у меня, брат, непростое и на слово никому не верит…

Это Иван хорошо понимал, поскольку его собственный печальный опыт как раз к этому и сводился: верить на слово в наше время нельзя никому, ни одной собаке. Поэтому ни на Удодыча, ни на его недоверчивое начальство он обижаться не стал, однако, извинившись, потребовал аванса. И странное дело: Удодыч без возражений полез в карман, вынул оттуда портмоне, отслюнил сто баксов и торжественно вручил их Ивану, поставив единственное условие — перед работой не напиваться. Честно говоря, Ивану показалось, что денежки Удодыч ему отдал свои, кровные. В связи с этим ему подумалось также, что сумма, о которой в действительности шла речь, была Удодычем сильно занижена; однако выбирать не приходилось, и Иван согласился, толком даже не зная, что, собственно, ему предстоит совершить. Эх!.. И ведь совсем, совсем недавно эти сто долларов, которым он теперь так радовался, были для Ивана Зубова сущей безделицей, пшиком — дневной выручкой, и притом не в самый удачный день. Да, жизнь…