Мерден хитро поступил, втягивая в это дело ищеек. Губы Коди скривились в горькой усмешке.
— Ваша преданность долгу достойна похвалы, — продолжал Мерден, — но на карту поставлено слишком многое.
— Именно об этом я и говорю! Слишком многое поставлено на карту, и я не могу оставить инспектора одного!
Он должен был заставить Мердена понять. Должен. Его жизнь, даже жизнь Ленуара, была маленькой платой за то, чтобы помочь им узнать что-то полезное о чуме.
— Вы должны мне помочь, Мерден. Помочь нам. Все, что мне нужно, — это еще несколько часов. Я ведь не слишком многого прошу, правда? Дайте мне что-нибудь, чтобы справиться с симптомами, и я обещаю, что всё время буду носить шарф и перчатки. Я буду держать дистанцию с остальными, насколько это будет возможно.
Прорицатель покачал головой и открыл рот, чтобы возразить, но Коди продолжил:
— Рисковать жизнью — моя работа. И работа Ленуара. Мы ничего не можем с этим поделать. Вы же знаете, что он бы со мной согласился.
Мерден отвернулся, по-прежнему качая головой.
— Всего несколько часов, — повторил Коди. — Только завтрашнее утро. Я вернусь завтра днем. Клянусь. Клянусь вам, Мерден.
Янтарные глаза пристально посмотрели на сержанта. Губы Мердена сжались в тонкую линию.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Это дело полиции. Я не имею право принимать решения. Но знайте: если вы не вернетесь к полудню, как вы поклялись, я больше не смогу договориться с собственной совестью. Я сообщу вашим коллегам о сложившейся ситуации, и вам придётся объясняться с вашим шефом.
Коди выдохнул воздух, который так долго сдерживал.
— Спасибо.
Мерден бросил на него раздраженный взгляд.
— Тут не за что благодарить. — Он направился к столу. — Я дам вам лекарство от головной боли и лихорадки. Растворяйте ложку порошка в жидкости каждые четыре часа. Я даю вам только три дозы, так как вы вернетесь сюда к полудню. — Он многозначительно приподнял бровь.
— Я понял.
Мерден потянулся за ступкой и пестиком.
— Не заставляйте меня сожалеть о содеянном, сержант, — мягко сказал он.
— Вы не пожалеете, — ответил Коди.
«Надеюсь, так оно и будет».
Глава 17
Ленуар проделал долгий путь до участка. В этот ранний час улицы были в его полном распоряжении; только в булочной на Литтл-Оксвэй горели фонари, слабо освещая булыжники мостовой.
Он закрыл глаза, когда теплый, золотистый и успокаивающий запах свежего хлеба наполнил его нос. Детектив бы разлил этот запах по бутылкам, если бы мог, и носил бы его с собой весь день, чтобы в случае надобности освежить в памяти.
Вместо этого мужчина завернул за угол, и все это исчезло, как приятный сон, который он не мог до конца вспомнить.
В соседней церкви зазвонили колокола, приветствуя рассвет. Их торжествующая песня действовала Ленуару на нервы. Прошлой ночью он выпил слишком много вина, и каждый удар колокола, казалось, отражался изнутри его черепа. Более того, ода во славу Божью казалась неуместной, безвкусной и бесчувственной в это мрачное утро, как смех на похоронах.
Пусть лучше священник соблаговолит отдать дань памяти сотням погибших прошлой ночью — хоть по одному удару для каждого из Божьих детей, которых унесло ветром, как листочки.
Повинуясь внезапной прихоти, Ленуар повернул налево, на Грантли. Аллея слишком сильно изгибалась к юго-востоку, но она прорезала сердце цветочного района, а вид летних роз пошел бы инспектору на пользу.
Даже в этот ранний час подготовка к дневной работе шла полным ходом. Вдоль улицы выстроились цветные облака — столы и фургоны были нагружены свежими цветами всех размеров и видов. Молодые девушки в обтрёпанных платьях стояли рядом, пока их матери наполняли корзины, а маленькие мальчики перевязывали стебли бечевкой и дешевой черной лентой.
Черная лента озадачила Ленуара, пока он не заметил надпись: «ЦВЕТЫ ДЛЯ ПОХОРОН. СОЧУВСТВИЯ И СОБОЛЕЗНОВАНИЯ. В НАЛИЧИИ — ЦВЕТОЧНЫЕ КОРЗИНЫ». Некоторые фургончики даже предлагали носить под носом маленькие мешочки с лавандой, чтобы «отогнать дурной воздух».
«Этого не избежать, — подумал он, — даже на мгновение». Каждое напоминание о смерти было напоминанием о неудаче. Его неудаче.
Но мучила инспектора не только уязвлённая гордость. Нечто гораздо более едкое терзало нервы Ленуара. Он не мог отделаться от мысли, что, возможно, в этом деле содержится ответ на вопрос, который висел над ним уже несколько месяцев.