«Молчаливым наблюдением, дай-то Бог».
Коди понял намёк и замолчал.
Чем дальше они удалялись от старых стен, тем более беспорядочной становилась окружающая их действительность.
Если внутренний город представлял собой сложный лабиринт узких извилистых переулков, а более престижные окрестности Морнингсайда являли собой упорядоченные ряды элегантных домов, то улицы Хаундсроу, казалось, пролегали совершенно случайно. Здесь бок о бок с восьмиэтажными домами стояли старые фермерские лачуги с соломенными крышами, напоминавшие вылезшие после дождя грибы среди столетних дубов. Многоквартирные дома имели деревянные пристройки, нависавшие над улицей под опасным углом; казалось, они в любой момент могли обвалиться, как внезапно парализованный человек.
Время от времени Ленуар и Коди проходили мимо вымощенной булыжником площади с фонтаном, или древней церкви, или какого-нибудь другого пережитка деревенской жизни, которые поглотил разросшийся город Кенниан.
Но по большей части предместья Эвенсайда представляли собой построенные без всякой системы дома, разграниченные грубыми, торопливыми линиями улиц.
Ленуар и Коди ехали сквозь этот беспорядок, пока не добрались до моста Адлмана — узкой каменной арки над медленными, угрюмыми водами реки Шеррин, которая служила границей непосредственно города.
На одном берегу стояло скромное Рыбацкое предместье, а на другом — Лагерь. И мост Адлмана между ними был последним оплотом цивилизации.
— Вот мы и на месте, — вздохнул Коди.
Ленуар полностью разделал апатию сержанта.
В последний раз он был здесь в компании сверхъестественного существа, которое жаждало его смерти. Каким-то образом той ночью ему удалось выжить и даже найти союзника в мстительном духе, который за ним охотился.
Но это не означало, что он хотел вспоминать о пережитом. От одних мыслей о том дне шрам на правом предплечье Ленуара начал зудеть, будто под кожей зашевелились личинки.
— Давай закончим с этим всем как можно быстрее, — сказал Ленуар и пришпорил коня.
С моста он видел чумные дома; их белые крыши напоминали горные хребты и выделялись на фоне серости остальных построек. Судя по ярко-белому цвету, они появились там ещё недавно; но палаток из белой ткани насчитывалось уже несколько десятков.
«И прежде чем всё закончится, их станет ещё больше», — подумал Ленуар.
Когда они приблизились к подножью моста, Ленуар почувствовал себя неловко: громкий стук копыт их лошадей нарушил зловещую тишину, словно они без приглашения ворвались на похороны.
К счастью, звук затих, когда лошади перешли с мощёной дороги на землю; их копыта выбивали глухой, неровный ритм, как трепетание испуганного сердца.
Улица была почти пуста. Кое-где молча, не издавая ни звука, брели люди — они несли воду, дрова или мешки с мукой.
На улице не играли дети. По улицам не слонялись без дела праздные юнцы. Даже бродячие собаки не лаяли на проходивших мимо лошадей, а смирно сидели у домов.
Коди бросил на Ленуара мрачный взгляд, но ничего не сказал. Нарушение тишины казалось проявлением неуважения.
Чумные дома были возведены недалеко от реки, чтобы облегчить доступ к воде. Ряды белых палаток напоминали лагерь вторгшейся вражеской армии. Ленуар помнил похожие привалы ещё со времён революции в его родной стране.
Любимый город Ленуара, Серле, сильно пострадал от двух бед — насилия и болезней. Свою юность инспектор посвятил изучению смерти во всех её проявлениях.
Восхитительные воспоминания навеял ему Лагерь…
Они нашли Лидмана в самой большой палатке, где проводились процедуры.
По обеим сторонам комнаты стояли койки, на каждой из которых лежал больной.
Ленуар сразу же заметил доктора: тот неторопливо шёл между рядами, заложив руки за спину, словно прогуливаясь по городскому саду. За ним следовал молодой человек, яростно строчивший заметки в толстой книге.
Они ещё не заметили посетителей, а Ленуар, охваченный болезненным любопытством, не мог оторвать взгляда от больничных коек.
И тут же пожалел об этом.
На кроватях в различных позах лежали мужчины, женщины и дети всех возрастов — около пятидесяти в общей сложности.
Их бледная кожа блестела от пота, а волосы прилипли к голове и лбу. Одни, казалось, страдали только от лихорадки, но у других проявлялись и более жуткие симптомы, как будто их избили до полусмерти. Их руки и грудь были покрыты обширными багрово-синюшными рубцами, а конечности отекли. Из ноздрей и уголков рта сочилась тёмная кровь, а по белым, как смерть, лицам текли кровавые слёзы.