– А ты, ничтожный Харакан, хочешь сразить Дитя Тьмы? – холодно спросила она. – Ты сменил имя, но сила твоя не стала больше. – Голос ее был холоден как лед.
Харакан остановился, и взгляд его потух.
Она повернулась к Урвону.
– Я в отчаянии от того, что ты не сообщил мне о своем обожествлении, Урвон, – продолжала она, – ибо, если бы я об этом знала, явилась бы, чтобы выразить тебе почтение и испросить твоего благословения. – Ее губы скривились в издевательской усмешке. – Ты? – сказала она. – Ты – бог? Ты можешь сидеть на троне Торака до тех пор, пока этот Дом не превратится в руины, но бога из тебя все равно не получится. Ты можешь перебирать камушки, называя их золотом, но все равно не станешь богом. Ты можешь упиваться обожанием пресмыкающихся перед тобой собак, оскверняющих воздух в этом зале своим нечистым дыханием, но все равно ты никогда не станешь богом. Ты можешь жадно прислушиваться к словам прирученного тобой демона Нахаза, который теперь нашептывает в твое ухо безумные советы, но ты никогда не сделаешься богом.
– Я – бог! – крикнул Урвон, снова вскочив с трона.
– Ну и что? Может быть, так оно и есть, Урвон, – произнесла она почти елейным голосом. – Но если ты действительно бог, то радуйся, пока есть время, ибо, как и искалеченный Торак, ты обречен.
– У кого хватит силы убить бога? – разъяренно спросил он.
Зандрамас разразилась жутким смехом.
– У кого? Да у того же, кто лишил жизни Торака. Приготовься принять смертельный удар горящего меча с железной рукоятью, пролившего кровь твоего повелителя, ибо я вызываю Богоубийцу!
С этими словами она протянула вперед руки и положила на черный алтарь полотняный сверток, который прятала под одеждой. Подняв голову, Зандрамас посмотрела прямо в трещину, через которую, не веря своим глазам, наблюдал за нею Гарион.
– Посмотри на своего сына, Бельгарион, – крикнула она, обращаясь к нему, – и послушай, как он плачет!
Она повернулась к свертку и распеленала Гэрана. Ребенок сжался от страха и заплакал, отчаянно и беспомощно.
В мозгу Гариона наступило затмение. Этот плач он слышал снова и снова с тех пор, как покинул Мал-Зэт. Значит, не плач обреченного на смерть от чумы ребенка на улице преследовал его во сне. Это был голос его собственного сына! Не в силах совладать с собой, он вскочил на ноги, перед его глазами внезапно вспыхнул огонь, огонь, который выжег все из его сознания, кроме отчаянного желания прийти на помощь плачущему на алтаре ребенку. Смутно понимая, что он делает, Гарион помчался по темным, заваленным коридорам, на ходу вынимая из ножен меч с железной рукоятью.
Он несся во всю прыть по заброшенному коридору – только мелькали по сторонам полуразрушенные двери пустых комнат. Где-то позади слышался испуганный крик Шелка: «Гарион! Постой! Не надо!» Не думая ни о чем и ничего не опасаясь, он мчался, держа перед собой горящий Ривский меч.
Он не мог потом вспомнить, как спускался по лестнице. И очень приблизительно помнил, как, пылая от гнева, ворвался в нижний зал.
Гвардейцы и карандийцы пытались встать у него на пути, остановить его, но он схватил рукоять меча обеими руками и ринулся вперед – как жнец по полю пшеницы, прокладывая себе дорогу и проливая реки крови.
Большая дверь в Тронный зал Торака была закрыта на задвижку, но Гарион даже не стал прибегать к волшебству. Он просто разрубил в щепы дверь и поверг в прах тех, кто пытался ее удержать, своим пылающим мечом.
Глаза его горели огнем безумия, когда он, ворвавшись в Тронный зал, заревел и бросился, освещенный голубым сиянием, на оцепеневших от страха людей, в ужасе взирающих на Богоубийцу. Зубы его обнажились в оскале, а охваченный пламенем меч мелькал перед глазами.
Прямо перед ним выскочил гролим, подняв вверх одну руку, и Гарион, собрав всю свою волю, бросился на него. Другой гролим в ужасе отпрянул, увидев, как острие меча вышло между лопатками его неосторожного товарища. Смертельно раненный гролим уставился на вонзенное ему в грудь раскаленное острие. Он попытался схватиться за него трясущимися pyками, но Гарион стряхнул его с меча и продолжил свой кровавый путь.
Перед ним стоял карандиец с насаженным на шест черепом и отчаянно бормотал заклинание. Он замолк на полуслове, когда меч Гариона вонзился ему в горло.
– Вот он, Богоубийца, Урвон! – воскликнула Зандрамас. – Жизнь твоя кончена, бог Ангарака, ибо Бельгарион пришел, чтобы пролить твою кровь, как он пролил кровь Торака! – Затем повернулась спиной к сумасшедшему, который съежился от страха, сидя на троне. – Да здравствует Дитя Света! – прозвенел ее голос. Она улыбнулась ему жестокой улыбкой. – Приветствую тебя, Бельгарион, – насмешливо произнесла она. – Убей еще раз ангараканского бога, ибо это – твоя цель. А я буду ждать тебя в Месте, которого больше нет. – Она взяла на руки плачущее дитя, снова спрятала его под одеждой и исчезла.
Гнев Гариона внезапно сменился разочарованием, когда он понял, как жестоко его обманули. На самом деле ни Зандрамас, ни его сына здесь не было, гнев его был вызван лишь бесплотным видением. Но хуже того – он понял теперь, что и преследовавший его по ночам плач ребенка внушала ему Зандрамас, чтобы управлять его мыслями и заставить повиноваться своим насмешливым приказаниям. Он в растерянности остановился, опустив потухший меч.
– Убейте его! – крикнул Харакан. – Смерть убийце Торака!
– Убить его! – отозвался Урвон безумным воплем. – Убейте его и принесите мне в жертву его сердце!
Полдюжины гвардейцев осторожно, с явной опаской приближались к Гариону. Тот снова поднял меч; вновь вспыхнувшее пламя заставило гвардейцев отступить.
Харакан, взглянув на вооруженных воинов, презрительно хмыкнул.
– Вот вам награда за трусость. – Произнеся эти слова, он вытянул руку, что-то прошептал, и один из гвардейцев завопил и, скорчившись, упал на пол, а его шлем и кольчуга мгновенно раскалились добела, поджаривая его живьем. – А теперь повинуйтесь мне! – прогремел Харакан. – Убейте его!
До смерти напуганные гвардейцы двинулись на Гариона более решительно, тесня его шаг за шагом. И тут до него донесся из коридора звук бегущих ног. Обернувшись, он увидел ворвавшихся в комнату друзей.
– Ты с ума сошел?! – гневно крикнул Бельгарат.
– Потом объясню, – бросил Гарион, еще не опомнившись от гнева и разочарования. Он снова повернулся к вооруженным гвардейцам и, широко размахивая мечом, оттеснил их назад.
Бельгарат, оказавшись лицом к лицу с чандимом, стоявшим рядом центральным проходом, на мгновение сосредоточился и сделал едва заметное движение рукой. Внезапно вдоль всего прохода из щелей в каменном полу изверглось пламя.
Старик сделал какой-то знак Польгаре. Она кивнула, и с другой стороны прохода тоже возникла огненная стена.
Два гвардейца пали под мечом Гариона, но остальные, вместе с озверевшими карандийцами, бросились им на помощь, для этого им нужно было преодолеть две гряды огня, выросшие по обе стороны прохода.
– Соберите свою волю! – кричал Харакан чандимам. – Погасите пламя.
Отбив атаку гвардейцев и карандийцев ударом Ривского меча по их оружию, Гарион почувствовал волну их общей энергии. Несмотря на усилия Бельгарата и Польгары, пламя по обе стороны прохода дрогнуло и опустилось.
Один из псов мощным прыжком достиг Гариона, раскрыв зубастую пасть и сверкая глазами. Он бросился ему прямо в лицо, щелкая зубами и громко рыча, но тут же упал на землю, корчась в судорогах с разрубленной головой.
Тогда, пробравшись сквозь ряды гвардейцев и карандийцев, вперед выступил Харакан.
– Вот мы и снова встретились, Бельгарион. – Голос его звучал как собачий лай. – Убери свой меч или я убью твоих друзей и твою жену. У меня здесь сотня чандимов, столько даже тебе не по зубам. – И он начал концентрировать свою волю.
Тогда, к удивлению Гариона, Бархотка бросилась к страшному гролиму с вытянутыми вперед руками.
– Пожалуйста! – с мольбой в голосе вскричала она. – Прошу, не убивай меня! – И, упав на колени к ногам Харакана, она крепко вцепилась в его черный плащ.