— Скульптор из Мойи использовал меня как модель для статуи Ральднора, — ответил Регер Казарлу. — Статую везли в Зарависс, и по случайности она упала. Все черты лица оказались разбиты.
Меч превращается в змею, а змея в женщину. Змея, которая сбрасывает кожу и выползает из темного логова под камнем… она так прекрасна…
Регер наклонился, выдернул из глины побеленный столбик и отбросил куда-то в деревню.
Позади раздавались обычные звуки пробудившегося лагеря. Повар гремел горшками и напевал.
— Согласно традиции, мы враги, Регер эм Амрек, — заявил Казарл. — Ты это знаешь и уже сказал об этом.
— Тогда сразимся, шансарец. Так и тогда, когда ты пожелаешь.
— Богиня укажет место и время.
— Твоя богиня — демон воздуха. Время и место укажет твоя воля.
Казарл поклонился, несмотря ни на что, соблюдая законы чести Кармисса.
Ни птица, ни насекомое не смели подать голос в листве вокруг них. Заключив договор, они легко пошли к лагерю, словно ничего не произошло.
Первая полоса дикой местности закончилась в городках и деревнях, на расчищенном, но полном болот и промоин западе Вар-Закориса. Здесь имелись кое-какие виды, главным из которых были горы, тянущиеся до самого южного горизонта.
Во времена Старого Закориса к Великому Морю-озеру не было путей. Корл и Отт использовали этот отгороженный кусочек океана для торговли рыбой и пиратских нападений друг на друга. Но теперь по берегу вились две вардийские дороги.
Отряд Казарла снова уменьшился. Невзирая на данную клятву, пятеро закорианцев пропали в первом же городке за лесом.
— Когда треснувший металл проверяют в огне, он ломается, — заметил на это Казарл. — Не стоило тащить этих паразитов в дебри Таддры.
В рыбацком порту на озере один из слуг Казарла нашел капитана-отта, который собирался вести свою двадцативесельную галеру через Оттамит и Пут. Казарл кинжалом нарисовал на песчаной земле подобие карты: «Здесь и здесь города Отта, а здесь, или здесь, река, которая течет через горы на север, куда мы идем». Так они обосновались на корабле.
Вода Моря-озера блестела, как стекло, под лучами солнца в зените, вдалеке играла рыба. Капитан и его люди сочли это благим знаком и немедленно поспешили на галеру. Казарл и Регер поднялись на борт, но остальные, бродившие по порту, чуть не остались на берегу. Кармианский повар ругал оттов, называя их дикарями. Но их уши огрубели от местного наречия, и они, предпочитая не обращать внимания на рожи, которые он корчил, улыбались, болтали и кивали в ответ.
Оттамит, столица, состоял из деревянных домов, крытых тростником и выкрашенных в алый, розовый и кремовый цвета. Сверкающие синие молы непонятного, возможно, религиозного назначения врезались в голубизну волн где-то на полмили. Прибой бился о берег, но озеро оставалось спокойным, с воды дул сильный ровный бриз. Путешествие заняло чуть больше дня. У Оттамита галера повернула на север, прижимаясь к берегу. Маленький оттский корабль рвал местные сети и продвигался, опутанный обрывками, через Море-озеро, пока его не поглотило широкое устье реки. Здесь располагался Пут, тоже деревянный и тростниковый, рдеющий стенами домов и ощетинившийся молами. Дикие попугаи гнездились на крышах и оглашали воздух пронзительными криками. За городом снова высились смутно различимые, но всемогущие черные джунгли. Устье реки, болото, окаймленное огромными зарослями тростника, было забито песчаными отмелями, островками и горячими источниками, из которых в небо вздымались дрожащие струи пара. Пройти через него было возможно, лишь перетаскивая легкое суденышко через преграды, пока не достигнешь основного, чистого русла реки. Но ни у кого из оттов не возникало желания идти таким путем, хотя некоторые умели обращаться со всеми видами лодок.
Ящерицы размером с двухлетнего ребенка сидели на камнях и наблюдали, как низкие коренастые отты с бегающими недобрыми глазами ведут переговоры, большей частью на языке жестов, с высокими шансарцами и закорианцами. Попугаи верещали и скребли когтями.
Перед рассветом все закорианцы, кроме одного, сбежали. Один из шансарцев снова свалился в лихорадке, и его забрали в приют у священного мола. Кармианец, который был в родстве с этим человеком, впал в уныние и в конце концов выпросил у Казарла позволение остаться и готовить для больного, «чтобы спасти его желудок от путской мерзости». На следующее утро, едва зашевелились попугаи, четверо оставшихся путешественников вышли из Пута с легкой гребной лодкой на плечах.