Он не особенно тревожился, не делая ни одного движения, которое могли расценить как опасное, и не обнажил нож, оставив его спокойно лежать в ножнах. Когти тирра тоже остались на месте.
Аз’тира. Ее имя напоминало их название.
Тирр снова положил передние лапы на ствол поваленного дерева. Ветер пошевелил листья на деревьях, но больше не раздавалось ни единого звука.
Затем появился неслышный шум, что-то вроде свиста в ушах — или прямо в черепе. Тирры отозвались на него — сбились в стаю и отошли за стволы деревьев, откуда их глаза не прекращали мерцать и мигать.
Из-за деревьев вышли двое людей, сверкающих, как перламутр. Видимо, они удерживали тирров при помощи мысленной речи.
Регер не говорил и не думал. Если эманакир захотят покопаться в его мозгу, им придется потрудиться.
— Ты приблизился к городу, — разомкнул губы один из пришедших.
— Люди твоего рода не входят в Ашнезию, кроме тех, кто входит сюда как раб, — произнес другой таким же глухим, редко используемым голосом.
— Ашнезия, — повторил Регер. Его чувствительность обострилась, и ему казалось, что его мысли вылетают наружу стрелами гнева и великой ненависти. — Я слышал, что это одно из названий вашего города.
Словно слепые статуи, они повернули к нему свои змеиные взгляды. За рощей вставала луна, состоявшая с ними в родстве в любое время, кроме поры Застис. Они должны были чувствовать его гнев, сплетающий меж ними линии силы.
— Иди за нами, — сказал первый.
Когда они вышли на дорогу, тирры растворились в ночи, словно сама ночь создала их, позволила им двигаться, наделила их глазами, подобными звездам, а сейчас забрала их обратно.
Глава 21. Очаг
Ворота Ашнезии показались Регеру святилищем или гробницей, расположенной на вымощенной скальной платформе. Белые люди подули на них, и они раскрылись — он слышал о таких приспособлениях в их храмах. Проход закрылся за ними.
Под землю уходила лестница, ведущая в вырубленные людьми переходы, тускло и странно освещенные далекими факелами и дрожащим свечением, идущим непонятно откуда. Проход на первый этаж медленно поднимался вверх. Они вышли в закрытый двор-колодец. Горячая луна заливала один из его углов.
Город безмолвствовал.
Другой крытый переход, уводящий со двора, закончился тонкой дверью из циббового дерева. Внезапно послышался звук текущей воды. За дверью, на этот раз раскрывшейся от прикосновения, плавно разливался розовый лунный свет, разбивающийся в струях большого фонтана. Они спадали вниз каскадом, как занавес, заслоняя дорогу. Но рядом нашелся кусочек сухого пространства, через который пролегала дорога в сад.
Белый человек пошел впереди, не оборачиваясь, словно позабыв о варварском животном, которое они привели с собой.
Регер все же помедлил, желая осмотреть город эманакир. Он раскинулся на три стороны, озаренный луной и сотворенный из луны… Ряды домов с колоннами разделяли дороги, подобные замерзшим рекам, среди скоплений деревьев высились стройные башни, увенчанные изображениями морд несуществующих зверей. И хотя в прудах отражался свет окон и уличного освещения, город казался некрополем, весьма изящно построенным, но лишенным присутствия людей и вообще жизни, движений и звуков.
Белый человек замер на вершине садового склона, под стеной особняка. Рядом высилась башня, увенчанная головой змеи, в чьих глазах-окнах холодно пылал лунный свет.
Вслед за ним Регер поднялся на террасу и подошел к стене.
— Это ее дом?
Они посмотрели на него.
— Вы привели меня к ней, — сказал он. — К Аз’тире.
Он не научился читать в их умах. Просто им больше некуда было его вести.
Один из них поднял руку в указующем жесте, и Регер увидел еще одни ворота — железные, искусной ковки, раскрывшиеся в белой стене. Здесь не любили говорить вслух, если этого можно было избежать.
Затем они оставили его в одиночестве. Они не подозревали его ни в чем. Или она не подозревала его. Или они ценили себя выше, невзирая на то, каковы его замыслы и характер.
Регер не спеша прошел в ворота, которые послушно пропустили его, и спустился на лужайку. Там, стоя на траве в ее саду, в ночь Застис, он вспомнил дом за кружевницами и то, как он тогда впервые пришел к ней.
Однако в Ашнезии даже воздух пах совсем по-другому — сухостью и пустотой, как в заброшенных руинах, кое-где разбавленный хищным, но надоевшим ароматом орхидей.
Он положил руку на железные ворота.
Он должен войти в здание через дверь в задней части башни, там, где по камню взбираются виноградные лозы. От двери коридор проведет его в ее зал, огромный правильный овал с выложенным мозаикой полом. На стенах нарисованы низкие холмы и танцующие девушки в светлых одеждах, застывшие на пшеничном поле, сейчас залитом светом ламп-лотосов. На очаге, где в холодные месяцы вечерами иногда расцветал огонь, в беспорядке лежали цветы, распространяя пыльно-сладкий запах. Огромная серебряная змея с глазами из сливочного янтаря, свернувшись, охраняла очаг. Другой обстановки почти не было.