Ральднор почти догадывался о западне, устроенной для него. Не сознательно — это было какое-то покалывание в глубине его костей. Но он не стал ни анализировать его, ни колебаться, ибо все это время он, казалось, жил в пелене страсти. Кроме того, он уже опасался предательства прежде, но не столкнулся с ним.
Когда он вышел из ворот, вслед за ним от стены отделилась незамеченная никем фигура, закутанная в плащ с капюшоном, как и он сам.
В старых немощеных городских переулках его интуиция обострилась до предела. Когда он добрался до улицы особняков, по его телу без явных причин бегали мурашки. Он нырнул под арку, вытащив из-за пояса нож, и пошел через наполненный шорохами сад к портику огромного дома. Где-то впереди снова горела лампа. Но это не успокоило его натянутые нервы. Он остановился и потянулся к ней своим разумом через весь мрачный, пропахший речной сыростью дворец, но не уловил ответа.
На миг его охватил цепкий леденящий страх, что ее больше нет в живых, но Аниси говорила ему, что уж это-то он непременно должен был почувствовать. Он прошел сквозь мрачные залы в гостиную.
Лампа светила как и в прошлый раз, но более приглушенно, а за стеной плескалась река. На кровати лежала смутная темная тень, которая внезапно поднялась и высунула из-за полога ухмыляющееся лицо со страшным багровым шрамом.
— Сегодня тебе достался не столь лакомый кусочек, как ты предвкушал, Сарит.
Ригон. Он едва узнал его. Внезапно пришло понимание, что мрак в соседнем зале скрывает в себе множество людей. Единым прыжком он пересек комнату и узкую полоску террасы. Взвившись в воздух, он увидел гостеприимно раскрывший ему объятия Окрис.
В разгар лета, в неглубоких ручьях Равнин, он плавал, чтобы смыть с себя дневную пыль. Но эта река, сейчас, в Корамвисе, была медлительной и очень холодной под поверхностью. Когда он поднял голову, чтобы глотнуть воздуха, то уперся взглядом в каменную стену, липкую от оплетших ее слизких водорослей, где в грязной пене плавал старый кухонный горшок.
Терраса разрушенного дворца осталась позади, теперь ярко освещенная огнями. Они знали, что он в воде, но он плыл слишком быстро для них. Они решили, что он поплыл в другую сторону, поскольку именно туда и показывали. Их внимание привлекла полузатонувшая доска, и один из солдат метнул в нее дротик. Ральднор снова нырнул.
Свет красной луны просачивался в глубину, и речные боги по пятам преследовали его.
Он поднялся к поверхности второй раз; теперь особняк остался далеко внизу по течению. Из воды вели обломанные ступени. Он выбрался на заброшенную пристань, распугивая крыс. За пристанью начинались темные переулки. Он наугад выбрал один и двинулся по нему.
Вскоре до него донеслись мужские голоса и глухое звяканье чешуйчатых лат. Потом за рядами убогих лачуг слева от него показались факелы. Должно быть, они все же поняли, кто скрывался под той доской, и разбились на две группы. Он взобрался по фонарному столбу и перелез с него на крышу какого-то домишки, вжавшись в грязную глину, еще не остывшую после дневной жары.
Они прошли под ним, тыча копьями в темные места — двери, переулки — но не глядя на тротуар.
— Должно быть, он побежал к воротам! — прокричал кто-то.
Преследователи направились по узкой улочке на север.
Охваченный волнением, он лежал на крыше. Кроме него и его преследователей, все было неподвижно. Он все еще видел рыжеватые отблески их факелов, сместившиеся куда-то вправо, и хижины, выделяющиеся на их фоне, точно вырезанные из черной бумаги. А за ними, пробивающиеся, словно бледные сигнальные огни на однообразном фоне трущоб, он различил укрепления Речного гарнизона.
В мозгу у него забрезжил полуоформившийся план, план безумца, как уже однажды случилось с ним прежде. Если он доберется до Крина, то ему, возможно, удастся, воспользовавшись своим рангом, конфисковать колесницу и прорваться на ней через патрули ко Дворцу Гроз — кому придет в голову, что он отважится появиться там? Он должен найти какой-нибудь способ пробиться к Астарис. Теперь у него наконец-то, хотя и не при лучших обстоятельствах, появилась свободная минутка, чтобы осознать, что произошло, и представить, что будет с ней. Но он вытащит ее из любой темницы, куда бы они ее ни бросили, сколь бы ничтожны ни были его шансы и крепка ее тюрьма. Он отдаст за нее свою жизнь и свободу, если потребуется, без раздумий, ибо одна мысль о том, что он может потерять ее в огне, была совершенно невыносимой, и перспектива собственной гибели казалась ему неизмеримо более предпочтительной, нежели ее мучения. Это были совершенно новые, неизведанные доселе чувства. Как тогда в саду, в Абиссе, какой-то импульс подчинил его себе и погнал вперед.