Он отвернулся от нее, закрыв глаза, чтобы их не резал свет, но ее монотонный голос преследовал его, проникая в самые отдаленные уголки его сознания.
— Разумеется, Амрек, будет гораздо лучше, если ты узнаешь до свадьбы, а не после нее, какая дрянь твоя принцесса. Тебе что, нужна в твоей постели шлюха, которая каждую ночь будет приходить к тебе из койки какого-нибудь из твоих солдат?
Глаза у нее блестели, но все же что-то внутри у нее подрагивало, ожидая вспышки его гнева. Она отлично помнила, как он однажды набросился на нее еще ребенком, когда она отказала ему в чем-то. Он убил бы ее, окажись у него под рукой какое-нибудь оружие. Но ничего не последовало. Ее охватило злорадное торжество.
— Ты предпочитаешь, Амрек, чтобы тебя обманывали?
— Да, — сказал он безо всякого выражения.
— Похоже, другие больше беспокоятся о твоей чести и чести твоего положения, чем ты. Возможно, если бы ты воспользовался своим правом жениха, Амрек, она удовлетворилась бы этим и не стала смотреть на сторону. Тебе дали женщину, а не хрустальную статуэтку.
Он вышел из круга света, отбрасываемого лампой. Она слышала его молчание, точно растекающееся в темноте.
— Размазня, — прошипела она. — Подумай о том, как эта кармианка надсмеялась над тобой. Позаботься о том, чтобы она заплатила за это.
Он шел по дворцу, полуослепший от приглушенного света ламп. В передней ее покоев фрейлины, увидев его лицо, в ужасе разбежались. Он распахнул внутренние двери и очутился лицом к лицу с ней, как будто она ожидала его.
Он с грохотом захлопнул за собой двери и остановился, глядя на нее.
— Меня обручили с вами в Лин-Абиссе, мадам. Я пришел осуществить свои права.
— Как вам будет угодно, милорд, — отозвалась она без отвращения и без охоты. Он понял, что она примет все, что бы он с ней ни сделал, ибо он был лишним в ее жизни. Ярость подступила к горлу, словно горькая желчь. Он ощутил себя бессильным, сексуально и во всех прочих смыслах, перед ее безумной безмятежностью.
— Он принудил тебя? — спросил он.
И в тот же миг уловил ее отклик. Как и однажды в прошлом, он увидел, как в бездонной глубине ее глаз что-то мелькнуло — но это был не страх. Это было сожаление. Она жалела его — она жалела! Знала ли она, что ожидает ее?
— Нет, милорд. Я этого хотела. Простите, что причинила вам боль.
— Боль? Думаю, стоит кое-что разъяснить тебе, Астарис. По законам Дорфара за это ты отправишься на костер.
— А Ральднор? — мгновенно спросила она, как будто ее собственная судьба совершенно ее не занимала.
Ком в горле чуть не задушил его.
— С ним сделают то, что я прикажу. Самое меньшее, что ему грозит, это кастрация и виселица.
Она взглянула на нее, но в ее взгляде не было мольбы. Лишь покорность, за них обоих. Он представил, как ее будут привязывать к деревянному столбу, как жадное пламя начнет лизать ее ступни, пожирая ее хрупкие кости, точно трут, увидел как наяву распадающиеся лепестки ее золотистой плоти и черный пепел, носящийся на утреннем ветру, и облако ее пламенеющих волос, которые сами были пламенем, и издал нечеловеческий вопль, закрыв глаза руками, чтобы погасить миллион маленьких костров, в который превратился свет ламп.
— Я ничего не могу сделать, — закричал он, — ничего! — и понял, что плачет. Он схватил ее, но прикосновение ее волос было невыносимым. — Нет, — прошептал он, — я не позволю тебе умереть из-за традиции. Я найду какой-нибудь способ.
Смутно, точно откуда-то издалека, он ощутил легкое прикосновение ее руки, горький бальзам ее утешения, этой женщины, которая предала его и могла ожидать в отплату лишь смерти. Откуда-то вдруг пришла мысль о Ральдноре, за которым сейчас охотились по всему Корамвису, о человеке, которому он доверил охранять ее. Умрет ли он от ножа нетерпеливого гвардейца или доживет до веревки, которой ему удалось избежать в саду в Абиссе? Амрек немного помолчал, принимая ее сочувствие, потом отстранился.
— Я пришлю сюда кого-нибудь, — сказал он. — Уходи с ними. Я не могу дать тебе больше ничего, кроме твоей жизни. Ничего с собой не бери.
— Мне придется уйти одной? — спросила она.
Он ощутил, как вокруг него смыкается броня всех этих многих лет.
— Мадам, — сказал он, — не просите у меня слишком многого. Толпа тоже должна получить свое развлечение. Кроме того, ваш любовник скорее всего уже мертв.